Переделка произведения не связана с художественной ограниченностью автора. Если приглядеться внимательно, он действовал так вполне осознанно. Эйнхард просто не желал привязывать к набору цезарей Светония еще одну биографию. Он решил воздвигнуть литературный монумент и оставить долгую память современникам и потомкам о великом франкском короле, сохранив его античное языковое своеобразие и имперский акцент. И это ему удалось в самом лучшем виде.
Произведение Эйнхарда могло возникнуть лишь на том кратком этапе культурного и духовного обновления, которое мы, как правило, несколько глобально именуем Каролингским Возрождением, хотя последний только частично соответствует собственно Ренессансу XIV и XV веков и определяется всякими течениями, которые обнаруживают явные признаки раннего средневековья и никак не корреспондируются с модерном. Обе биографии Людовика Благочестивого, написанные трирским епископом Теганом и так называемым Астрономом, отражают совершенно иную концепцию, ибо они связаны скорее с хроникальной моделью. Она бесконечно далека в духовном отношении от подхода Светония к жизнеописанию цезарей.
Несмотря на упомянутое осовременивание (адаптацию) античного изложения в пользу жизнеописания Эйнхарда, следует учитывать, что он многократно ссылается на письменные источники, например на официозные имперские хроники.
С девяностых годов VIII века они письменно фиксировали события, связанные с королевским двором, и во втором десятилетии нового столетия подвергались обработке и сглаживанию, что в последующем несправедливо связывали с именем Эйнхарда. Кроме того, биограф опирался на возникшую в предпоследнем десятилетии VII века историю епископов Меца. В ней речь шла прежде всего о святом Арнульфе, одном из основателей новой королевской династии. Авторство исторических изысков принадлежит Павлу Диакону, одному из наиболее талантливых людей, которых Карл приблизил к себе из Италии. Исторический материал соответственно содержал похвалу в адрес новой династии. По-видимому, важнее, нежели литературные заимствования, для структурного оформления биографии в отношении как ее содержания, так и сознательного изъятия исторического материала оказались собственные ощущения автора, находившегося в непосредственной близости от своего героя. Следовательно, встает вопрос об аутентичности биографии, которая вовсе не страдает от того, что нередко используется заимствованная манера выражения, нюансы которой тем не менее правильно передают суть дела, не прибегая к плагиату.
Изложение Эйнхарда следует воспринимать, тщательно взвешивая детали, ибо «памятник издалека» должен адекватно восприниматься и современниками. Когда Эйнхард, удалившись от двора Людовика Благочестивого между 825 и 830 годами, обнародовал произведение, еще были живы многие его современники.
Поэтому автор не смог бы или не захотел бы вводить их в заблуждение относительно существенных исторических событий или личных качеств своего героя.
Что в жизнеописание Карла Великого вкрались многочисленные ошибки, заблуждения и промахи — об этом уже высказывался Леопольд фон Ранке. Правда, биографа волновала не тщательность исторической фактуры, не научный подход, а мемуары с историческим акцентом. В этой связи все тот же Ранке дал справедливую и, как мне кажется, исчерпывающую оценку Эйнхарду: «Ему несказанно повезло: в своем великом современнике он встретил достойнейший предмет исторического исследования. Эйнхард сам обессмертил себя тем, что из личной благодарности Карлу за духовное окормление в юношеские годы поставил ему памятник».
Произведение Эйнхарда следует рассматривать как «бестселлер» эпохи средневековья. В 840 году монах Валафрид Страбон из монастыря Сен-Галлен стал издателем, который расчленил текст на разделы, снабдил их подзаголовками и предпослал биографии весьма полезное введение. Дошедшее до нас рукописное предание с его почти восьмьюдесятью текстовыми свидетельствами можно рассматривать как весьма значительное. За этим рукописным преданием последовало первое печатное издание произведения в 1521 году в Кёльне. Цель его заключалась в том, чтобы недавно избранного Карла V поставить в один ряд с августейшим предком, носившим то же имя.
Пролог. ОТ ДРЕВНЕГО КОРОЛЕВСКОГО РОДА К НОВОЙ ДИНАСТИИ ОТ ИСТОКОВ ДО 768 ГОДА
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ ОТНОСИТЕЛЬНО РОЖДЕНИЯ КАРЛА И ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ
Биография Великого императора Карла в изложении ее Эйнхардом не отвечает по крайней мере одному ожиданию, которое мы постоянно связываем с жизнеописанием. Речь идет о совершенно определенных датах жизни. Автор сообщает нам весьма приблизительно год рождения, указывая на то, что Карл скончался на семьдесят втором году жизни. А вот несохранившаяся ахенская эпитафия свидетельствует о «семидесятилетнем» Карле, причем по сравнению с днем кончины день рождения вообще не упоминается. До недавнего времени, если отсчитывать от 814 года, годом рождения считался 742 год, затем, правда недолгое время, — 747 год, и с некоторых пор, видимо уже окончательно, — 748 год.
Столь необычная по нынешним временам ситуация объясняется целым рядом причин. Так, христианское средневековье истолковывало не день рождения, а день смерти как настоящий «день рождения», к которому было обращено всеобщее внимание. Ведь именно в этот день душа покидала бренные останки и до дня Страшного суда за некоторыми исключениями (мученики и святые) пребывала в ожидании в преддверии небес или в аду. Это ожидание заполнялось молитвой, говением и смягчалось пожертвованием родственников покойного. Особенно активно это проявлялось в ежегодные поминальные праздники и в годовщины как особенно подходящие поводы для такого рода многообразных пожертвований.
Таким образом собственно день рождения играл откровенно подчиненную роль. По этой причине соответствующая дата рождения многих правителей раннего периода средневековья и в самом его разгаре может быть вычислена только косвенным образом. Например, так обстоит дело с Фридрихом I Барбароссой.
Карл Великий — сын Пипина III, который лишь несколько лет спустя после появления сына смог заявить о своих притязаниях на корону. В пользу Эйнхарда следует принять во внимание, что рождение Карла независимо от того, брать ли за основу 742, 747 или 748 годы, пришлось на период спада и даже забвения летописной фиксации текущих событий. Причем возникшее позже по инициативе двора историческое исследование, например епископская история Меца, так называемые имперские хроники, заявило о себе лишь в восьмидесятые и девяностые годы VIII века или даже еще позже. Стало быть, по крайней мере в этом смысле. Эйнхард заслуживает серьезного отношения, когда сообщает читателю, что оказался не в состоянии раздобыть сведения о рождении, детстве и годах взросления своего героя, хотя кое в чем он, видимо, преувеличивает.
