полезной для колонии художников. Особенно, если бы он согласился продать свой
земельный участок в Париже. После некоторых колебаний Гоген решил наконец
пригласить также и Винсента Ван Гога. Колебался он потому, что Ван Гога все еще
держали в сумасшедшем доме. Но если Винсент станет совладельцем тропической
мастерской, Тео уж наверно постарается сбывать их произведения в своей парижской
галерее. Что до остальных приверженцев, то Гоген решил еще подумать. Впрочем,
Лавалю, если бы он и попросился в компанию, был заранее обеспечен отказ: во время
панамской эпопеи он показал себя слишком слабым и капризным, чтобы Гоген захотел
взять его с собой повторно.
Особенно загорелся Эмиль Бернар, который тотчас ответил: «Твое письмо наполнило
меня радостью, восторгом и надеждой. Больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы
уехать, убраться куда-нибудь подальше, куда угодно, лишь бы это был неизведанный край.
К сожалению, есть два препятствия. Первое - денежный вопрос, второе - какие там
условия для работы... А как было бы славно уехать далеко-далеко и избавиться от всех
забот! Расстаться с этим нудным европейским существованием, с этими тупицами,
скрягами и пузатыми пройдохами, со всеми этими зачумленными подонками. Что до моей
возлюбленной (да, я влюблен, и почему бы нет?), то она присоединится к нам. Наверное,
присоединится, если вправду любит меня. Ах, как чудесно будет вволю упиться свободой,
любоваться морем, вдыхать безлюдье... Спасибо, ты так утешил меня, теперь я уверенно
смотрю в будущее»6.
Необычная даже для Бернара горячность и восторженность объяснялась не только
тем, что он влюбился и со скрипом поступил работать художником на текстильную
фабрику в Лилле, чтобы можно было жениться. Главную роль играло то, что он впервые в
жизни усомнился в своем даре живописца и теперь, по его словам, пытался утопить свои
сомнения в «потоке молитв, курений и псалмов». Гоген ответил ему советом, очень
разумным, но чересчур деловитым и трезвым, чтобы прийтись по вкусу Бернару. Он
написал, что куда проще и дешевле по прибытии на остров найти себе местную женщину.
Не говоря о прочих преимуществах, будет бесплатная модель. Что до путевых расходов, то
и эту задачу легко решить - надо наняться на один рейс официантом.
Со следующей почтой Гоген получил еще более пылкое письмо, в котором Эмиль
Бернар неожиданно заявлял, что далекий тихоокеанский остров Таити несравненно лучше,
чем Мадагаскар, подходит для задуманной ими мастерской в тропиках. С простодушной
искренностью он признавался, что пришел к такому выводу, прочитав сентиментальный
бестселлер «Женитьба Лоти». Вот как заманчиво Пьер Лоти описывал жизнь на Таити: «В
Океании не знают, что такое тяжелый труд. Леса сами по себе производят все нужное,
чтобы прокормить эти беспечные племена; плоды хлебного дерева и бананы растут для
всех и в достаточном количестве. Годы проходят для таитян в полной праздности и
нескончаемых грезах. Эти большие дети не могут представить себе, что в нашей
прекрасной Европе многие люди должны убивать свою жизнь на то, чтобы добывать хлеб
насущный». В другой главе он пишет: «Ни оружие, ни припасы, ни деньги не нужны;
всюду вас ожидает горячее и безвозмездное гостеприимство. Единственные опасные
существа на острове - европейские поселенцы, однако их немного, и почти все они
сосредоточены в городе Папеэте»7.
Гоген справедливо возразил, что это любовный роман, сочиненный флотским
офицером, который рассказывает преимущественно о своих похождениях во время
увольнения на берег, и попросил Бернара для верности поискать еще какие-нибудь
сведения в более надежных источниках. Бернар немедленно прислал ему изданный
министерством колоний в 1889 году официальный справочник. Один из авторов
справочника даже побывал на Таити8. Благодаря историческим обзорам, латинским
названиям флоры и бездне цифровых данных о погоде, высоте гор, рыночных ценах,
бюджете колонии и пароходных рейсах книжка эта производила очень солидное
впечатление.
Разумеется, особенно жадно Гоген глотал страницы, посвященные островитянам. Вот
как тепло и одобрительно отзывались о них авторы. «Представители малайско-
полинезийской расы великолепно сложены... Что касается их духовных качеств, то на
некоторых островах, например на Таити, эта раса создала довольно высокую культуру и
отличается прежде всего дружелюбием, добротой и радушием. Кражи и убийства почти
неизвестны на Таити». Ссылаясь на труд, напечатанный одним французом, который
полжизни провел на Таити9, справочник дальше продолжал в том же духе: «Таитянские
женщины, как правило, - безупречные модели для ваятеля. Иногда черты лица таитянки
кажутся излишне малайскими, но большие, удивительно ясные и красивые карие глаза,
очень полные губы и замечательно ровные белые зубы делают ее столь прелестной и
обаятельной, что нельзя не разделять всеобщего восхищения ею. Ее длинные волосы цвета
воронова крыла, в зависимости от вкуса и прихоти, либо заплетены в две косы, либо
небрежно спадают на плечи. У нее спокойное, открытое лицо, которое никогда не
омрачается облачком заботы или тревоги».
Согласно тому же источнику, проблема питания на Таити решалась очень просто -
вернее, проблемы вовсе не было. «Уроженцам широт, где никогда не бывает зимы, где
почва сказочно плодородна, - таитянам достаточно протянуть руку, чтобы собрать плоды
хлебного дерева и бананы, составляющие их основное питание. Поэтому они никогда не
трудятся, а рыбная ловля, которой они занимаются ради разнообразия стола, - это скорее
удовольствие, которого они не хотят лишаться».
Подводя итог, самый сведущий из авторов справочника, недавно возвратившийся с
Таити ботаник, восторженно пел хвалу этому острову, где, судя по всему, был подлинный
рай: «Если люди на противоположном конце земного шара упорно трудятся, зарабатывая
на жизнь, борются с холодом и голодом и постоянно терпят нужду, то счастливые
обитатели далекого таитянского рая в Южных морях знают одни только светлые стороны
жизни. Жить для них значит петь и любить».
Эти строки настолько совпадают со словами Лоти, что “невольно спрашиваешь себя,
