Наступил 59 год до н. э., когда Цезарь отправлял консульскую должность. Первым делом он узаконил публикование протоколов сенатских заседаний с тем, чтоб поставить почтенный конклав в большие против прежнего зависимость и воздействие со стороны публики. Это был крупный шаг в сторону демократии, и отцам он очень понравился. Затем, согласно постановлению его и его товарищей, он внес, в интересах Помпеевых ветеранов, аграрный закон наподобие Руллова 63-го и Флавиева 60 года до н. э. Он имел в виду назначение комиссии из 20 человек с неограниченными правами по закупке и переделу Кампанских земель между беднейшими гражданами, – преимущественно теми, у которых семья состояла из трех и более детей. Внесенный в сенат, этот проект привел отцов в ужас и после бурных дебатов, напоминавших шабаш ведьм на Брокене, провалился с большим треском. Тогда Цезарь перенес его в комиции. В день голосования на форуме высыпала вся знать, и Бибул, поклявшийся, что, покуда он консул, закон не пройдет, ударил во главе вооруженных добровольцев на мирно стоявшую толпу и принялся ее разгонять. Катон же, бывший тогда опять трибуном, протиснулся к ростре и оттуда старался перекричать голоса говоривших в пользу проекта. Видя, что добром тут ничего не поделаешь, Цезарь приказал своим ликторам стащить его с ростры силою, а Помпеевым ветеранам, пришедшим с оружием под платьем, напасть, в свою очередь, на Бибула. Произошла настоящая битва, и немало было переломано ребер и черепов. Старый аристократ и полководец Лукулл едва не поплатился жизнью и спасся только тем, что бросился к ногам Цезаря, слезно моля о пощаде. Демократы выиграли, и не только закон прошел, но и весь сенат принужден был поклясться в том, что свято и ненарушимо будет соблюдать его. Один лишь человек не угомонился, – то был Бибул. Собрав на другой день сенат, он предложил было объявить аграрный закон Цезаря недействительным; но, встретив угрюмое молчание коллег, все еще памятовавших вчерашнее побоище, ушел к себе домой, заперся и с той поры уже больше не показывался в публике вплоть до конца года. Он довольствовался лишь от времени до времени обнародованием протестов против “нелегальных” поступков своего товарища по должности, выпускал пасквили на его политический и частный характер и издавал свои собственные распоряжения. Но на него никто не обращал внимания, и этот год так и прозван был шутниками годом консульства Юлия и Цезаря. После этого Цезарь без большой оппозиции мог провести и другие законы – об утверждении Помпеевых распоряжений в Азии, о возвращении прав гражданства Капуе, лишившейся их за помощь, оказанную некогда Ганнибалу и с тех пор, несмотря на старания демократов, не получившей их обратно, и т. д. Главным же мероприятием его было дарование льготных условий могущественной компании азиатских публикан, державшей на откупу подати и налоги восточных провинций Рима. Позарившись на богатую добычу, эта компания, в которой состоял членом и Красс, согласилась платить весьма высокую откупную цену; но вскоре, убедившись в невыгодности такой сделки, принялась хлопотать о сложении с нее трети условленной суммы. Ее старания до сих пор были неудачны: несмотря на протекцию Цицерона, сенат, предводимый Катоном, отказывался слушать о каких-либо сбавках; но теперь, когда Цезарь был консулом, они увенчались полным успехом. Этим Цезарь расторг союз, заключенный во время заговора Катилины между сенатом и всадническим сословием (чьим представителем была эта компания), и аристократия осталась окончательно изолированною.
До сих пор вновь составленный триумвират работал на пользу главным образом Помпея и Красса; теперь дошла очередь до Цезаря. По обычаям того времени, каждый претор или консул по окончании своего должностного года получал в управление какую-нибудь из провинций, где в качестве почти независимого администратора он мог, сообразно своим вкусам и способностям, стяжать богатство или славу, или то и другое вместе. Эти провинции распределялись сенатом еще до выборов магистратов, получавших их в управление, так что кандидатам на должность заранее известно было, где через год им придется исполнять приятные обязанности наместника. В 60 году до н. э., однако, когда соискателем на консульский сан был Цезарь, сенат вместо провинций – с целью, вероятно, досадить демагогу – определил в ведомство будущих консулов надзор за общественными лесами и угодьями Италии. Пост весьма почтенный и полезный, но назначить его Цезарю было насмешкою. Понятно, что теперь, в конце 59 года до н. э., последний стал хлопотать об отмене сенатского определения; и по его инструкциям трибун Ватиний вошел к народу с предложением предоставить ему, Цезарю, в управление Цезальпийскую Галлию и Иллирику с тремя легионами на пять лет. Предложение это было довольно дерзкое: провинции сдавались обыкновенно на год и уже никоим образом с такою большою армиею; но так как тому были прецеденты – Помпей получил диктатуру для искоренения пиратов на три года, а для войны с Митридатом на десять лет, – то Цезарь имел некоторое право его делать. Конечно, оппозиция сената была бешеная, – Катон, его Ролан, неистовствовал больше всех; но в конце концов он вынужден был не только сдаться, но еще и от себя – по рекомендации Помпея – добавить и Трансальпийскую Галлию с одним легионом.
Поражение сената было полное: его неуклюжий маневр лишить Цезаря провинций не удался, – и новому наместнику оставалось теперь уехать во вверенные ему области. Политические дела, однако, задержали его на некоторое время. Консулы 58 года до н. э.,Кальпурний Пизон и А. Габиний, были оба приверженцы триумвиров: первый – новый тесть Цезаря, который в прошлом году женился на дочери Кальпурния, выдав одновременно свою собственную дочь замуж за Помпея, а второй – создание и во всем послушное орудие последнего. Но преторы принадлежали к противоположному лагерю и, лишь только вступили во власть, предложили сенату уничтожить все узаконения Цезаря. Конечно, нападение окончилось ничем: Цезарь многозначительно взглянул на сенаторов, и последние в один голос поспешили заявить, что распоряжения бывшего консула вполне законны, а потому отмене подлежать не могут. Столь же плачевно окончилось и другое нападение, сделанное трибуном Антистием.
В это время решалась участь Цицерона, и Цезарь принужден был пробыть в окрестностях Рима вплоть до конца апреля. Провозглашенный после раскрытия Катилинова заговора спасителем республики и отцом отечества, тщеславный оратор стал обнаруживать такое самомнение и такие притязания на всеобщее поклонение, что надоел решительно всем, а пуще всего триумвирам, которым он досаждал на каждом шагу, обиженный тем, что его не пригласили в члены конкордата. Новые владыки Рима долго терпели его несносные вмешательства в их дела, пока не решились его спровадить. Цезарь предложил ему место в комиссию 20-ти, заведовавшую переделом Кампанских земель, а когда последовал отказ – пост легата в Галлии. Видя, что и это не помогает, триумвиры решили действовать силою и с этой целью напустили на него Клодия. Оскорбитель Доброй Богини давно уже был разъярен на Цицерона за то, что он дал против него показание в пресловутом его процессе: когда Клодий, уличенный матерью и рабами Цезаря, принялся доказывать, что как раз в момент совершения кощунства он был в отсутствии в другом городе, суетливый оратор поднялся и под присягою показал, что всего за несколько часов до преступления обвиняемый был у него на дому. Клодий поклялся отомстить: при помощи Цезаря и Помпея он приписался к плебейской семье, сделался трибуном и повел атаку на врага, предложив народу наказать изгнанием всякого, кто когда-либо был повинен в смерти римского гражданина. Имя Цицерона не было упомянуто, но оратор, зная за собою грешок по делу Лентулла и его товарищей, понял, в кого метит трибун, и после короткой борьбы удалился в добровольное изгнание. Вот эту-то трагикомедию Цезарь наблюдал, стоя за стенами Рима, и, когда занавес упал, он мог только пожать плечами и произнести в духе мольеровского персонажа: “Tu l'as voulu, George Dandin!”[4]
