…В 1958 году один из американцев, уезжая из Москвы, на все оставшиеся у него неизрасходованные рубли купил театральные бинокли, — набрал он их более тридцати штук.
— Зачем же вам столько? — спросил я его.
— Подарю знакомым! За такую цену у нас, в США, я смогу купить, вероятно, не более пяти или шести штук. Вот если бы вы еще отделку их улучшили. Оптика великолепная, и очень уж дешевы они у вас!
Три десятка лет тому назад при возвращении домой командированные за границу везли с собой патефоны, пластинки, часы, фотоаппараты, радиоприемники, отрезы на пальто, платья и костюмы и много, много других необходимых в быту изделий промышленности.
Теперь все совершенно иначе.
В последние годы многие из иностранцев, приезжающих в Советский Союз, покупают у нас часы. У них точный ход, и они дешевы.
В Европе часовое производство держалось на высокой квалификации мастеров: часы — это индивидуальное творчество. У нас — это технология. Новый технологический процесс. Мы создали технологию массового автоматического производства деталей. Это отличает наше часовое производство от изготовления часов на старых прославленных заводах Европы.
Теперь дело за внешним оформлением. Нужно создать большее разнообразие форм корпусов и улучшить их отделку.
Но главное все же разрешено — часовое производство у нас в стране создано.
Многие иностранцы охотно покупают наши патефонные пластинки. Советская музыка и песни всегда были популярны во многих странах мира. Но хорошие пластинки мы не умели делать. И лишь в последние годы научились.
Недавно мне пришлось побывать в Риге на фабрике грамзаписи «Мелодия». На этой фабрике при производстве пластинок введена самая совершенная методика контроля за технологией — радиоактивные изотопы. Совершенствование производства и здесь позволило значительно понизить цены. Таких дешевых пластинок нет ни в одной стране.
Многие, возвращаясь из-за границы, по-прежнему везут с собой пластинки, но, во-первых, они покупают только такие, которые у нас не производятся, и, во-вторых, ввозят их в значительно меньшем количестве.
Вместе с тем стало нормальным, что при возвращении из Советского Союза иностранцы везут от нас многие изделия нашей промышленности: фотоаппараты, радиоприемники, даже стиральные машины.
Как же все изменилось за последние тридцать лет!
В зале досмотра багажа, через одного пассажира от меля, у раскрытых чемоданов стояли инженеры — члены закупочной комиссии.
— А это что такое? — спросил таможенник, поднимая голову от раскрытого чемодана. В его голосе было и изумление и растерянность.
Инженер, владелец чемодана, от потрясения ничего не мог ответить. В чемодане лежала сутана, распятие и еще какие-то предметы религиозного культа.
В разговор вмешался второй инженер:
— Я тебя предупреждал, что ты спутаешь свой чемодан с чемоданом ксендза. Вот это и случилось. Это его чемодан — он забрал твой, а тебе свой оставил. Я не думаю, чтобы это было умышленно сделано. Ваши чемоданы были похожи один на другой как две капли воды.
Что же теперь делать?
Вопрос разрешил телефонный звонок из Столбцев. Там предлагали обменяться чемоданами. Чемодан инженера, увезенный ксендзом, был доставлен в Столбцы, и местные власти предлагали произвести обмен чемоданами. Поскольку дело касалось чемодана духовного лица, оформление передачи было произведено удивительно быстро и без излишних формальностей, хотя сам ксендз придал этому небольшому недоразумению политическую окраску. Он изобразил дело так, что советские агенты будто бы хотели сорвать у него службу. Он ехал на исповедь к тяжело больному, и вот большевик совершил коварнее дело — подсунул ему свой чемодан и увел его багаж со всем тем, что необходимо, для совершения обряда.
Даже видавший виды старый таможенник на станции Негорелое разводил руками и, качая голевой, повторял: «Надо же такое выдумать».
В, этом эпизоде отражалось отношение к советским людям. Враждебное отношение к нам имело везде одни и те же корни. Причины своих собственных неудач все эти злопыхатели пытались объяснить действиями советских людей.
Признать свои собственные ошибки и пороки своей государственной системы не хватало мужества.
Поэтому шквал ненависти обрушивался на нашу страну, которая «стояла, как утес среди бушующего моря».
Но вот досмотр законней. Все пассажиры переходят на другую сторону станции и размещаются в вагонах. Нам возвращают паспорта.
Получив паспорта, все быстро направляются в комнату «Интуриста», где предъявляют аттестаты и получают по ним советские деньги. Создается очередь.
Получив деньги, все толпой бегут к телеграфу, чтобы направить телеграммы и известить семьи о приезде. Опять создается толчея. Паспорта выдают за двадцать минут до отхода поезда, и за эти двадцать минут нужно успеть получить по аттестату деньги и послать телеграммы. Все это вызывает справедливое возмущение. Возникает сразу уйма вопросов.
— Почему нельзя паспорта выдавать раньше? Почему нельзя разрешать брать с собой за границу небольшую сумму советских денег?
Поезд стоит на границе несколько часов. Если бы были деньги, можно было бы без спешки отправить телеграммы, письма, сходить в парикмахерскую, пообедать.
Но ничего этого сделать нельзя, потому что кем-то установлен нелепый порядок, как будто бы специально разработанный чтобы раздражать людей.
Такой порядок сохранялся долгое время, и лишь несколько лет назад он изменен. Вновь установленные правила не только не создают больше прежних неудобств, а, наоборот, более демократичны, нежели во многих странах капиталистического мира, границы которых мне часто приходится пересекать.
…Все формальности закончены. Больше беспокоить никто не будет, можно отдыхать. Поезд трогается. Скоро Минск. Завтра будем в Москве.
В купе я один. Под стук колес начинаю слегка дремать, и в памяти, как на экране кино, проходят одна за другой картины прошлого.
Старый вагон поскрипывает, а колеса ритмично стучат — тук, тук, тук. Мне казалось, что это телеграфный аппарат на бесконечно длинной ленте выстукивает прошлое.
В эти однообразные звуки иногда врывался скрежет реборд о рельсы.
Вот так и в жизни, в зависимости от того, в каком темпе она совершается, то ли протекает медленно по ровной дороге, то ли проходит на большой скорости по извилистому пути, когда вот так же, как и здесь, в этом вагоне, трясет и бросает из стороны в сторону, при резком торможении бьет головой о стенку вагона и на голову летят чемоданы.
