Красивое здание, в котором Циолковский сделал большой шаг к науке (в старой Москве его называли домом Пашкова), и по сей день возвышается над многолюдной улицей. Троллейбусы и автобусы торопливо бегут там, где во времена Циолковского безраздельно царствовали пешеходы и извозчики.
По любопытному стечению обстоятельств здание имело самое непосредственное отношение к судьбам нескольких людей, создававших авиационную науку. В нем размещалась 4-я мужская гимназия, где учился Николай Егорович Жуковский. В 1861 году гимназия переехала, освободив дом Пашкова для коллекций и библиотеки Румянцевского музея. В этой библиотеке занимался другой ратоборец воздухоплавания – Дмитрий Иванович Менделеев. Она же стала университетом Циолковского.
В своих воспоминаниях Константин Эдуардович называет библиотеку, где он работал, не Румянцевской, а Чертковской. Старые энциклопедические словари объясняют нам причины кажущегося противоречия. После смерти известного собирателя книг А. Д. Черткова его сын открыл библиотеку для всех интересующихся историей России. В 1873 году, когда Циолковский прибыл в Москву, библиотека перешла в ведение города и разместилась в Румянцевском музее. Естественно, что москвичи по привычке продолжали называть ее Чертковской.
Всемирно известная Библиотека имени Ленина и в ту пору была первоклассной. Туда поступали, причем бесплатно, «по экземпляру всего в России печатаемого, гравируемого и литографируемого как частными лицами, так и казенными ведомствами... по экземпляру фотографируемых в России рукописей и книг... конфискованных или удержанных цензурными учреждениями или таможнями заграничных изданий».
Многих выдающихся людей русской культуры можно было встретить в залах библиотеки. Здесь бывали Толстой и Островский, Сеченов и Тимирязев, Жуковский и Столетов.
Рабочий день Циолковского начинался рано. Расстояние от дома до библиотеки изрядное. Ездить на конке – не по карману. Но к десяти утра, когда открывались читальные залы, он уже стоял у дверей.
Весь день не отрывался он от стола, пока к трем-четырем часам пополудни (смотря по времени года) звонок возвещал: читальный зал закрывается, пора сдавать книги.
В библиотеках всегда симпатизируют постоянным читателям. Однажды юноша заметил: к числу заказанных им книг добавились какие-то новые.
– Это прислал Николай Федорович! – заметил служитель, и в голосе прозвучали почтительные нотки.
Вскоре Циолковский познакомился с таинственным доброжелателем. Он увидел старика, одетого в ветхое платье. Небольшая бородка и посеребренные сединой кудри обрамляли лысеющую голову, а глаза горели подлинно юношеским огнем.
– Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком! – сказал о Федорове Лев Николаевич Толстой.
Незаконный сын князя Гагарина, Николай Федоров прожил жизнь весьма необычную. Окончив Ришельевский лицей в Одессе, он преподавал историю и географию в разных уездных училищах (в том числе и в Боровском, где спустя несколько лет начал свою педагогическую работу Циолковский). В 1868 году Федоров стал помощником библиотекаря в Чертковской библиотеке, вместе с ней перекочевав в библиотеку Румянцевского музея.
Федоров до самозабвения любил свою работу. Его эрудиция не знала границ. С равной легкостью подбирал он книги для заезжего инженера-путейца и врача, работающего над диссертацией. С ним советовались писатели и историки, математики и любители изящной словесности. К служебным обязанностям Федоров относился столь ревностно, что свой мизерный заработок частенько тратил на книги, которых не могла предоставить читателям библиотека.
Деньги Федоров ни во что не ставил, питаясь в основном хлебом и чаем. «Федоров раздавал все свое крохотное жалованье беднякам, – замечает Циолковский. – Теперь я понимаю, что и меня он хотел сделать своим пенсионером. Но это ему не удалось: я чересчур дичился».
Однако, не взяв у доброго библиотекаря ни копейки, Циолковский все же обязан ему многим. Ведь, как писал о Федорове один из его современников, «это был в лучшем смысле слова учитель, наставник к ученому труду, умевший вдохнуть в молодые умы священную любовь к знанию». И вероятно, не раз доводилось слышать Циолковскому:
«Не забывайте, что за книгой кроется человек... Уважайте книгу из-за любви и почтения к человеку. Библиотеки – это школы взрослых, следовательно, высшие школы...»
Жизнь Циолковского в Москве – убедительное подтверждение любимого высказывания Федорова. Трудолюбивый юноша не терял ни минуты зря. За первый год он проштудировал физику и начала математики. На втором принялся за дифференциальное и интегральное исчисление, высшую алгебру, аналитическую геометрию, сферическую тригонометрию.
И если в биографиях большинства ученых можно заметить ясно очерченную грань, отделяющую учебу от самостоятельного творчества, то у Циолковского такой грани не было. Самостоятельность и революционная смелость суждения характерны для всей его жизни.
С переездом в Москву исследовательская жилка юноши не замедлила о себе напомнить. Разумеется, научная самостоятельность поначалу более чем скромна. Вот, например, теоремы геометрии. Константин старался доказывать их без помощи книг и получал от этих самостоятельных решений огромное удовольствие. «...Это мне более нравилось и было легче, чем проследить объяснение в книге. Только не всегда мне это удавалось», – замечает он в автобиографии.
От элементарной математики Циолковский перешел к высшей. Ее законы раскрыли новый, неведомый мир, поразивший будущего ученого. Циолковский полюбил абстракцию математики, способную обратиться в мириады конкретных решений, понял, какую власть над природой, над миром вещей дает точный расчет. О, он постарается как можно полнее испить чашу, зачерпнутую из этого источника мудрости! Он выведет новые формулы и поднимет армии бесконечно малых величин на бесконечно большие дела...
Не меньше увлекала юношу и аналитическая геометрия. Записать формулой закономерность причудливой линии, записать точно, заранее зная, куда и как потянется линия, – разве это не интересно? Разве можно остаться равнодушным к такой возможности?
Листая учебники математики и физики, испещряя записями листы бумаги, Циолковский чувствовал себя командиром корабля, уплывающего в далекие чудесные страны. Капитан уверенно прокладывает путь на карте. Аналитическая геометрия, позволяющая записывать положение любой точки, и впрямь делала Константина похожим на моряка. Да, он плывет навстречу неизвестности и не боится ее!
И как несколько лет назад в Вятке, в мальчишеских играх подле пристани, звучит внутренний голос: «Полный вперед!»
