Когда немного стих взрыв радостных восклицаний, пулеметчик Воронов спросил:
— Товарищ политрук! А когда мы тоже вперед пойдем?
— Будет приказ, товарищи, и мы пойдем вперед. Непременно пойдем!..
Ночью по телефону нам сообщили из роты о том, что наши войска южнее и севернее Сталинграда успешно продолжают наступление.
— И мы постараемся поддать врагу побольше жару! — заявил я от имени гарнизона нашего дома. И хотя назавтра он обрушился на наши позиции страшным огнем, настроение у нас было праздничным. Все мы чувствовали себя теперь во много раз сильнее и знали, что гитлеровцам в Сталинграде — конец.
Мы все время интересовались, как идет наступление. И когда политрук пришел к нам снова и сообщил радостное известие, что наши войска, врезавшиеся двумя громадными клиньями в позиции врага, соединились в Калаче, что огромная вражеская армия под Сталинградом окружена и взята в стальные клещи наших войск, у нас был особенно радостный день. Мы обнимали, поздравляли друг друга.
Скоро наступил и наш черед пойти вперед. В ночь на 25 ноября нам стало известно, что будем наступать.
Утром, после артиллерийской подготовки, мы покинули наш дорогой израненный дом и поползли по площади вперед. Нам приказали выбить гитлеровцев из дома, стоявшего неподалеку. В наступление пошли уже в рядах нашей родной седьмой роты: после двухмесячного перерыва мы снова соединились с ней.
Позади остались минные поля. Еще несколько мгновений — и мы блокируем дом. Солдаты врываются в здание. Бой кипит в лестничных пролетах. С улицы в окна летят гранаты. В этот миг меня что-то ударило в ногу. Невыносимая боль обожгла все тело. Я упал недалеко от дома. Собрав последние силы, подполз вплотную к его стене. Здесь сознание покинуло меня…
Очнулся я на берегу Волги. Нога была забинтована, но на марле виднелось ярко-красное пятно от крови, все еще сочившейся из раны.
Шумно было в этот час на переправе. Захлестнутые в петлю, враги неистовствовали. В этот день, чтобы нарушить нашу связь с левым берегом, они подвергли переправу сильнейшему обстрелу. Нас защищал от огня береговой склон.
Тут же, на берегу, я увидел пулеметчика Воронова из нашего гарнизона, который так страстно рвался со своим «Максимом» в [26] наступление. Он тоже лежал на носилках. Приподнявшись, встретился с ним глазами. Воронов узнал меня.
— Куда же поранило вас? — спросил я его.
Он слабым жестом показал на живот и устало закрыл глаза. Его понесли на машину: тяжело раненых эвакуировали в первую очередь. Когда санитары подняли носилки, Воронов снова открыл глаза и едва заметно кивнул мне совершенно побелевшим лицом.
— До свиданья, Воронов! Поправишься, еще встретимся!..
Но никогда я больше не увидел этого спокойного, бесстрашного солдата, так мечтавшего о днях наступления. Не довелось ему, славному пулеметчику нашего гарнизона, пережившему самую тяжелую пору обороны Сталинграда, брать вместе с гвардейцами-сталинградцами Ростов и Одессу, перешагнуть границу и завершить свой боевой путь в поверженном Берлине.
Санитары помогли и мне погрузиться на машину. Вот мы ужена левом берегу Волги Я оборачиваюсь и на том берегу вижу Сталинград. Клубы дыма витают над ним. С грозным ревом проносятся над городом наши штурмовики. Кажется, что они вот-вот зацепятся за черные остовы сгоревших домов, за одиноко торчащие трубы. Вот они делают заход, и звуки разрывов бомб долетают даже сюда…
Сталинград! Дорогой наш город-боец! Родной наш дом на площади 9 января! Я еще не знал тогда, что кто-то из наших гвардейцев вывел краской на выщербленной осколками стене громадные буквы:
«ЭТОТ ДОМ ОТСТОЯЛ ГВАРДИИ СЕРЖАНТ ЯКОВ ФЕДОТОВИЧ ПАВЛОВ»
С полным правом этот безвестный друг мог написать здесь имена и Черноголова, и Александрова, и Воронова, и Глушенко, и Сабгайды, и Степаношвили, и всех остальных бойцов нашего гарнизона, сражавшегося в доме до самого последнего дня. Мы отстаивали здесь нашу Родину, наше счастье, уверенные в том, что как бы ни тяжело было нам, мы победим…
Наша машина трогается. И я, пересилив боль, приподнимаюсь на локтях и через открытый задник санитарной полуторки смотрю на город и мысленно прощаюсь с ним.
* * *
Мне остается добавить немногое. Выписавшись из госпиталя, я пытался снова попасть в родную гвардейскую дивизию, но не пришлось — далеко на запад ушли к этому времени сталинградцы.
Меня направили в запасный полк и вскоре, как обстрелянного фронтовика, направили в артиллерийскую часть.
Подучившись, мы выехали на фронт.
Бой за Штеттин был последним боем, в котором я участвовал. [27]
В те же дни пал Берлин, и война закончилась нашей великой победой.
Вскоре я получил отпуск и поехал на побывку в родную деревню Крестовую, Валдайского района, Новгородской области. Понятно каждому фронтовику, с каким волнением я ехал домой, как тепло встретили меня односельчане. Больше всего рада была, конечно, моя мать.
Когда я вернулся из отпуска, командир полка вызвал меня и сказал:
— Езжайте в штаб, вас разыскивает генерал Чуйков. Поехал я в город, где стоял штаб. Являюсь куда надо. Адъютант доложил обо мне генералу.
За время пребывания в Сталинграде мне ни разу не довелось видеть прославленного командующего 62-й армии, в которую входила и наша гвардейская дивизия, но слышал о нем, о его бесстрашии и мужестве очень много. И вот теперь, три года спустя, я стою перед командующим.
— Товарищ генерал-полковник, гвардии старшина Павлов явился по вашему приказанию!
Генерал встал и поздоровался со мною.
— Так это ваш дом был в Сталинграде? — спросил Чуйков.
— Я его не строил, только занимал в нем оборону с 27 сентября по 25 ноября 1942 года.
— Долго же вас носило по волнам, пока прибило к нашим берегам, — сказал генерал.
— Воевал, товарищ генерал.
— Вижу. И неплохо, выходит, воевал, — улыбнулся генерал, глядя на мои ордена.
— Старался воевать по-сталинградски, товарищ генерал, — ответил я.
Генерал-полковник расспросил меня, про сталинградские бои, про командиров, про мою дальнейшую военную жизнь.
— Ну, хорошо, отдыхайте пока, старшина.
Несколько дней я жил в роте охраны штаба армии. Потом меня опять вызвали к генералу.
Я снова в кабинете командарма. Он встает и говорит:
— Гвардии младший лейтенант Павлов…
Может быть, я ослышался? Ведь на мне старшинские погоны. Но Василий Иванович Чуйков, не обращая внимания на мое смущение, продолжал:
— По поручению Президиума Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик вручаю вам Золотую Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина…
