Но ни этот его дядя-новелиссим, ни другие обласканные им царедворцы, ни его личная охрана, составленная из «скифских юношей», ни кто-либо ещё — во всей доставшейся ему громадной империи никто не мог быть уверен в том, что, например, уже завтра по прихоти императора его не постигнет участь того, кто ещё вчера был насильно пострижен в монахи, сослан, ослеплен, кастрирован или даже убит…
Примеров подобного правления в истории, в общем, предостаточно. И ладно бы это делалось ради некоей высшей цели, ради грядущего счастья народного или, там, прорубания куда-нибудь окон, что сулило бы, в конечном счёте, немалую выгоду всем. Отнюдь.
Взвалив на себя бремя единодержавной власти, этот странный муж никаких разумных мер для государства не придумал, но сразу стал своевольно всё переставлять и перетасовывать…
Подобный способ правления Аристотель, как известно, называл тиранией: «Тирания — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя». Император Михаил V, «этот странный муж», оказался обычным тираном-временщиком. И горе было тому, кто встал бы тогда у него на пути.
…Прошло всего четыре месяца с того декабрьского дня, когда Иоанн не без труда уговорил безутешную Зою передать власть племяннику Михаилу. Прошло четыре месяца, и вот теперь, вслед за Иоанном, наступил черёд багрянородной Зои.
В ночь с 18 на 19 апреля 1042 года подручные самодержца силой вывезли Зою из столицы на один из близлежащих островов и постригли там в монахини. Её обвинили в заговоре против императора, и оставалось только гадать, что уготовил ей приёмный сын уже с рассветом.
…Всего четыре месяца назад она собственноручно возвела молодого человека в царское достоинство. Тёзка, племянник и почти ровесник её покойного мужа, он упивался этой своей властью уже четыре невероятно долгих месяца — и никто в столице не мог и предположить, что царствовать ему оставалось теперь всего лишь три коротких дня.
Удалив под надуманными предлогами багрянородную Зою, Михаил-племянник, говоря попросту, зарвался. Его влиятельным врагам (а таких у тиранов всегда ведь хватает) спать в ту ночь, должно быть, не пришлось: времени у них было в обрез, а подготовить всё надо было непременно к обнародованию официальных итогов… простите — царского указа о низложении Зои. Так что в ту бессонную ночь, должно быть, и гонцы сновали туда-сюда, и золото звенело, и вещи паковались, и роли расписывались. Ведь всякая революция достоинства лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она хорошо подготовлена…
К счастью, всё получилось как нельзя лучше. Когда на следующий день утром столичный градоначальник зачитал на площади ожидаемый царский указ, среди общего молчания раздался вдруг из толпы чей-то клич: «Не хотим царём Конопатчика, а хотим матушку нашу Зою!». Толпа немного подумала — и взорвалась криками: «Долой! Намнём бока Конопатчику!». Несчастному градоначальнику (понятно, ставленнику императора) еле-еле удалось тогда спастись бегством…
Что ж, бессонная ночь давала свои плоды. Весь город вспомнил вдруг о своём достоинстве и сразу пришёл в движение. Женщины и дети высыпали на улицы. Пселл пишет:
Я сам видел, как многие из тех, кто до того никогда не покидал женских покоев, бежали по улицам, кричали, били себя в грудь и горестно оплакивали страдания царицы…
Когда не осталось уже слёз для оплакивания страданий матушки Зои, народ вспомнил о том неслыханном богатстве, которое преступным путём присвоили себе насквозь коррумпированные царские родственники. Единодушно было решено вернуть себе всё «нажитое на слезах и страданиях бедняков».
Немедля приступив к делу, толпа разом бросилась на приступ, и дома <родственников царя> рухнули… Разрушили же большинство зданий не руки цветущих и зрелых мужчин, а девицы и всякая детвора обоего пола, утварь же получал тот, кто первый схватит…
Возникает законный вопрос: а что же делали те «цветущие и зрелые мужчины», пока девицы и детвора экспроприировали экспроприаторов?. Неужто отсиживались по углам?..
Мужчины не отсиживались. Одни — «простой народ», по выражению Пселла — носились «беспорядочной толпой с большими камнями за пазухой или в руках» и, ясное дело, помогали своим женщинам в их стремлении к социальной справедливости. Другие же — народ, очевидно, не такой уж и «простой» — вооружались и, как говорится, строились в боевые колонны:
Вооружены были все. Одни сжимали в руках секиры, другие потрясали тяжёлыми железными топорами, третьи несли луки и копья. <…> Народ построился по отрядам и составил значительное войско.
Очевидно, что тот самый «непростой народ», по Пселлу, состоял из вполне обученных, профессиональных воинов (среди которых наверняка были и иностранные наёмники: секиры ведь были отличительным оружием «скифов», а тяжёлыми железными топорами, как известно, превосходно владели «варяги» — между прочим, и то и другое было ведь очень недешёвым и сложным в обращении оружием, «простому народу» совершенно недоступным).
…Весь народ взбунтовался против царя и, как по мановению чьей-то руки, объединился в одном желании. Всё происходящее казалось тогда многим чем-то неожиданным и невероятным, но благодаря виденному и слышанному мною ранее я понял, что искра разгорелась костром…
«Как по мановению чьей-то руки»… Да уж. Бессонная ночь явно не прошла даром…
Короче говоря, как и во всякой подобной революции, — слава Богу, у нас ведь и у самих есть какой-никакой опыт — пока «простой народ», вдруг и сразу почувствовавший своё достоинство, активно занимался какими-то своими делами и попутно создавал бурный революционный фон, народ «непростой» решал параллельно свои собственные, специфические задачи.
В качестве штаб-квартиры руководители революции избрали Софийский собор. Кто они были, эти люди? Трудно сказать наверняка, но один из них нам известен совершенно точно — это константинопольский патриарх Алексий, незадолго перед тем смещённый императором и отправленный им было в монастырь. Опальный патриарх вернулся в столицу в середине дня и сразу же, немедленно, потребовал низложения императора. Во весь рост перед руководителями встал вопрос: а как это сделать? В смысле — сделать более или менее легально?
Все уже привыкли к тому, что вся легальность в этой стране исходила от Зои: благодаря ей власть получали уже три императора подряд. Но вот незадача: хотя царский дворец был осаждён и весь город фактически уже контролировали революционеры, однако сама Зоя была для них, к сожалению, недосягаема — уж об этом-то царь-узурпатор позаботился прежде всего.
