В интернате участвовал в первенстве средней школы по шахматам, особых успехов не добился, занял 5-е место при 14 участниках. Дальше следовало специально заниматься, но, столкнувшись с несколькими игроками на «голову выше», потерял интерес к публичной игре.
На Колыме в 1951-54 гг. на удивление богатые (по сравнению с Челябинском-40 времени нашей высылки) библиотеки. Перешерстил школьные библиотеки, приисковую (Джелгала) и центральную (Ягодное). На стеллажах масса книг, изданных в 30-е, позже я их не видел. Например, изданная в 1940 г. книга английского автора «Тайная война против Советской России», запомнившаяся пророческой финальной фразой (суть): после убийства Троцкого остался один претендент на российский престол — Адольф Гитлер!
Или прекрасное многотомное издание «Тысячи и одной ночи», только лет через 30 подобное увидел на материке. Были (и немало) книги о гражданской войне с вырванными отдельными страницами или замазанными лицами на фотографиях. На материке я подобного не встречал, только в 90-е начали показывать книги из секретных архивов с купюрами, связанными с разоблачениями очередных «врагов народа», ранее героев революции и гражданской войны. Трудно понять, почему там, в колымской глубинке эти книги не уничтожались, как везде на материке. Скорей всего команда доходила до конкретных библиотекарей через «испорченный телефон», слишком много передаточных звеньев, книги в большинстве «на руках», а потом война и не до книг стало. Молодым читателям возможно интересно знать, что в 30-е — 50-е библиотеки пользовались огромной популярностью, на руки давали по 5-10 экземпляров книг, в библиотеке с фондами в 50 тысяч экземпляров процентов 10 находились непосредственно в библиотеке. На отдельные книги велась письменная очередь. Книги старались не воровать и возвращать во время, иначе новые не получишь, ТВ не было, единственный кинотеатр по 2 недели крутил один фильм, а морозные ночи очень длинные.
На Колыме родители покупали много книг в домашнюю библиотеку (помню, продавал на улице за копейки осенью 1954 г., когда нам разрешили уехать на материк, на себе тащить книги было просто невозможно). Увезли несколько книг с официальными надписями, типа «За хорошую учёбу…». Одна из них «В Крымском подполье» И.Козлова, изданная в Магадане в 1948 г. (стоит и сейчас на стеллаже, автор — секретарь подпольного обкома), оказалась востребованной через 20 лет, один из реальных отрицательных персонажей оказался ректором тюменского индустриального института. Многим приятелям я открыл глаза на молодость авантюриста «чистой воды». Не исключаю, что ректор Косухин ранее не видел этой книги, иначе он бы не рекламировал себя в качестве подпольщика с кличкой «Костя». В 70-е появилось переиздание книги, раза в 3 большего объёма, но характеристики «Кости» остались без изменений.
В школе не было тяги к поэзии, хотя декламировал стихи и даже большие поэмы, быстро схватывал и долго помнил. На Колыме публично читал симоновское «был у майора Деева друг майор Петров» или лермонтовское «не будь на то господня воля, не отдали б Москвы».
Кое в чём интернат оказывал отрицательное влияние на подростков, скажем, распространением азартных игр. Карты, точнее первую игру — «пьяницу» — освоил рано, ещё до того, как разобрался в шахматных фигурах. Позже научился играть в дурака. Качественный скачок в карточных играх произошёл в интернате, играли тайком, так как воспитатели карты отбирали. Сначала освоил «девятку», затем «кинг», «буру», «1001», наконец, «очко». Все, кто пробовал играть в «очко», имеют представление об азартности игры. Нужно иметь силу воли, чтобы вовремя остановиться. 11-летние пацаны играли в «очко» на пули. Бог сберёг нас, когда мы собирали пули за мишенями боевого стрельбища, не имевшего никакого ограждения. Из пуль выплавляли на костре свинец и отливали пистолеты, битки для игр с денежной монетой, «зоски» (кожанка с мехом и грузом, которую подбрасывают внутренней частью стопы, кто больше) и т. п. К счастью, не начали играть на деньги, присылаемые копейки мгновенно реализовывались, пока старшие ребята не отобрали.
Не могу забыть пакость, которые интернатские пацаны устроили для автомобилистов. Как-то в воскресенье 4–5 человек решили пойти по трассе пешком из Ягодного до Саганьи, чтобы назад вернуться на машине. Два одноклассника жили в Саганье, каждую субботу родители их забирали, а воскресным вечером привозили в интернат. Примерно, 18 км. Шли часа 4, а по пути из указательных дорожных знаков, выковыривали рефлекторы (машин на трассе было мало, и никто не дал нам «по ушам», а заслуживали!). На эти рефлекторы играли в очко и другие игры. Сколько шоферов-дальнобойщиков недобрым словом поминали ночью неизвестных вредителей.
Колыма, Ягодное. 1953 г. Лучшие ученики. Я третий справа под портретом вождя, второй Алёша Денисов. В центре директор школы Комиссарова, справа «пристроилась» интернатская кухня.
На Колыме я слышал немало страшных правдивых историй, но видеть в возрасте 10–12 лет труп зарезанного человека — большая психическая нагрузка на детский организм, оставляющая в душе рубец на всю оставшуюся жизнь. В нынешнее время натуральные сцены насилия показываются по всем телеканалам и чувства детей, в массе своей, атрофируются к восприятию чужой боли, несчастью конкретного человека, если, конечно, это не близкие родственники. Но я описываю начало 50-х, когда в кино (о ТВ ещё не слышали) жестокие сцены показывались ограниченно, в пропагандистских целях, да и то в исполнении белогвардейцев или гитлеровцев. Хорошо запомнил труп в парке Ягодного, интернатские пацаны толпой бегали смотреть. Не знаю, почему его полдня не убирали. Много крови, хотя ножа не видел. Как и в предыдущем случае на прииске, я ничего не знал о личности убитого, по какой причине его насильственно выкинули из жизни, но в обоих случаях это были нормально одетые мужчины (не бомжи) и, судя по детскому восприятию, не старше 40 лет.
Тяжёлое впечатление произвела смерть Сталина. Хорошо помню первые ощущения при известии о смерти Сталина. Интернатские мальчишки-пятиклассники планово моются в бане. В предбаннике радио начало передавать первые сообщения. Общее состояние — шок. Митинг на центральной площади Ягодного. Тысячи человек без головных уборов (7 марта на Колыме ещё холодно), воспитатель безуспешно пытается заставить интернатских надеть шапки, митингующие искренне плачут. Возможно, моя личная реакция мало отличалась от реакции подавляющего населения страны, но забыть, как на площади в Ягодном (глубинка Магаданской области, где подавляющее большинство населения составляли сосланные и те, кто их охранял) перед домом культуры плакали сотни взрослых мужчин, невозможно.
