Вечером в Большом — опять встреча с молодыми либреттистами («Василек»).
24 ноября.Дмитриев, по случаю того, что ему наконец вернули паспорт, — пригласил обедать в ССП. Ели раков. Подавали медленно, — только два официанта там, — поэтому засиделись долго. Ну и типы там в столовой попадаются. Это — не 19-й век, не — честные бородатые лица с ясными глазами.
И откуда они только берутся. Действительно, может быть, верно говорит С. Е., что начинают заниматься литературой потому, что нет уже черной биржи. Считают литературное дело самым выгодным.
Вечером М. А. был на «Кавказском пленнике», говорит, что в правительственной ложе видел (так ему показалось) Сталина и Молотова. М. А. пробыл там недолго и пошел в филиал на «Псковитянку».
Звонили Вильямсы — Петя звал приехать, покажет эскиз для выставки. Звонила Оленька, у них мхатовцы. Ни туда, ни сюда не могла пойти — нездоровится.
25 ноября.Опять обедали в Клубе, опять М. А. играл с Бейлисом на биллиарде и один раз выиграл. Но это, конечно, тот поддался, не иначе. Ему, видно, очень нравится М. А.
Дома, во время ужина, около часу позвонил Брагин. Его конспект оперы «Чрезвычайный комиссар» лежит у М. А. для отзыва. Ровно час М. А. говорил с ним по телефону, дал ему детальный разбор, советы, как вести дальнейшую работу, что оставить, что вычеркнуть, что углубить.
Сегодня, после долгого перерыва, М. А. сел за работу над «Рашелью».
Сегодня звонил опять Половцев, руководитель областного ТЮЗа, просит «Дон-Кихота».
27 ноября.Вчера вечером был Борис Эрдман. Играли на биллиарде. Легли поздно.
Сегодня утром, среди других звонков, такой — это Сергей рассказал.
— Ваш телефон завтра будет выключен, так как за вами числится задолженность в 18 руб.
Пришлось идти на телеграф, там выяснять эту чепуху. Видимо, сотрудница забыла вписать оплаченную квитанцию. Обещали все выяснить и завтра позвонить.
Звонил писатель Миндлин с просьбой, чтобы М. А. пришел сегодня в Дом писателя на читку его пьесы «Сервантес».
Звонил Эскин, зам. директора Дома актера:
— Мы очень просим М. А. помочь нам в устройстве одного вечера…
М. А. сказал мне:
— А ты бы ему ответила: «Как же, как же, Михаил Афанасьевич как раз разрабатывает новое коленце…»
Эскин звонил четыре раза, пока я ему не сказала напрямик, что это никак невозможно, что М. А. очень занят.
Насчет этого же звонил Конский. Узнав, что М. А. отказался, он сначала огорчился, а потом сказал: — ну, тогда и я не буду участвовать.
Звонил Куза, но мы спали. Да, а вчера днем два раза звонил Павел Марков: — Миша, нам надо непременно повидаться. Ты, Боярский, Сахновский и я. Предлагаем встречу назначить во МХАТе.
М. А. очень кисло согласился на 30-е в 12 часов дня.
1936 г. Фото Б. Шапошникова
28 ноября.Утром звонок Кузы; просит экземпляр сокращенный, тот, который М. А. читал в театре, — «а то у нас работа задерживается». Я говорю — «а разве Вы начинаете работать? По газетам можно понять, что вам не утвердили репертуарный план».
— Это ничего не значит. На нас почему-то ведется атака со стороны прессы. Но это не имеет никакого значения. Мы работу продолжаем. А в частности, «Дон-Кихот» с декабря начинает репетироваться.
Позвонила сотрудница из телеграфа: — «Простите, это ошибка, никакой задолженности за вами нет». Какова работа.
Дикая мигрень. А все от того, что ложимся спать каждый день под утро. Вот вчера тоже вернулись от Вильямсов, где слушали радиолу, в четыре часа, а легли в пять. Из-за мигрени пришлось не идти смотреть Уланову в «Лебедином озере».
Сейчас вечер, одиннадцать часов, мы дома. Благословенная тишина.
29 ноября.М. А. пошел в Большой — сдать либретто — целых четыре, — что лежали для отзыва у него.
Куза прислал извещение, что «Дон-Кихот» включен в план 1939 года, а также экземпляр «Дон-Кихота», с просьбой выправить его. М. А. сидит и правит.
Второй тихий вечер. Как это хорошо.
В газетах отклики зарубежной печати на сообщение ТАСС (27-го) об укреплении отношений между СССР и Польшей. Вчера в «Правде» статья по этому вопросу.
Интересно, отразится ли это на постановке в Большом «Сусанина». Кто о чем, а мы все — о театре.
Над нами — очередной бал, люстра качается, лампочки тухнут, работать невозможно, М. А. впадает в ярость.
— Если мы отсюда не уберемся, я ничего не буду больше делать! Это издевательство — писательский дом называется! Войлок! Перекрытия!
А правда, когда строился дом, строители говорили, что над кабинетами писателей будут особые перекрытия, войлок, — так что обещали полную тишину. А на самом деле…
— Я не то что МХАТу, я дьяволу готов продаться за квартиру!..
30 ноября.Ну, состоялся этот знаменитый разговор. Все блеф, конечно.
Изумительна первая же фраза Боярского:
— Ну что же, будем говорить относительно того, как бы вы нам дали пьесу. (М. А. говорит, что он запомнил ее точно.)
М. А. говорит:
— Я сразу обозлился и выложил ему все, все хамства МХАТа, все о разгроме 36-го года, о том, что «Мольер» мне принес, за мою работу, иск театра денежный и выключение из квартирного списка в Лаврушинском… Все выложил о травле, о разгроме моральном, материальном… даже легче стало.
На все это Боярский применил такой прием:
— Вам практически выгодно написать для нас пьесу… у нас бывает правительство… Наши старики могут обратиться…
М. А. сказал:
— Нет, у меня сейчас нет сил писать.
А дома говорит мне:
— А я рад, что все сказал этим подлецам. Ей-богу, легче стало.
1 декабря.Вчера вечером Николай и М. А. ломали головы, как лучше составить заявление в ССП и подать (через Толстого) — об изменении участи Николая Робертовича, о снятии судимости и принятии в Союз.
Потом пришел и Борис и Вильямсы. Биллиард. Ужин, стерляди. Опять биллиард.
Вчера звонил Федя:
— Как настроение Миши? Как впечатление от встречи? Будет ли работать для нас?
Звонил, ломился придти Гриша, но я сказала, М. А. занят очень.
Оленька — сконфужена за Боярского:
— Ну, конечно, разве он может? Это надо было иначе делать, надо было бы, чтобы с Мишей Москвин говорил.
Рипси звонит: я хотела бы, Люсенька, с тобой посоветоваться по литературному делу, спросить совет… (?)
М. А. сидит над клавиром «Иоланты». Какая-то дама сделала новый текст, очень безвкусный. Оказывается, было задание — избежать божественных слов, которые были в таком изобилии у Модеста. Какая чепуха.
