Но не вписывается такая жизнь в концепцию, избранную публикаторами дневника, поэтому на его изданных страницах остается лишь аскетизм жизни художника, постоянные мысли об искусстве и только об искусстве, священный огонь которого горит в груди, возвышенное братство скромных служителей искусства, чудесные образы, роящие в голове и сводящие нашу героиню с ума, живопись, живопись, живопись, разговоры только о ней, что делает нашу героиню несколько маниакальной, зацикленной на одной мысли, несвободной и подавленной навязчивой идеей. Год 1881-й кончается записью о живописи и год 1882-й такой же записью и открывается, будто приема и не было, будто не было танцев, уединений при розовых свечах, сверкания бриллиантов и наконец мечты устроить собственный изысканный салон.
Глава двадцать первая
Настоящий, единственный и великий
Жюль Бастьен-Лепаж
Наступил 1882 год. Новый год приносит знакомство с Жюлем Бастьен-Лепажем, знаменитым художником, участником Салонов. Предоставим слово самой Марии Башкирцевой:
«М-me С. заехала за нами, чтобы вместе отправиться к Бастьен-Лепажу. Мы встретили там двух или трех американок и увидели маленького Бастьен-Лепажа, который очень мал ростом, белокур, причесан по-бретонски. У него вздернутый нос и юношеская бородка. Вид его обманул мои ожидания. Я страшно высоко ставлю его живопись, а между тем на него нельзя смотреть, как на учителя, с ним хочется обращаться как с товарищем, но картины его стоят тут же и наполняют зрителя изумлением, страхом и завистью. Их четыре или пять; все они в натуральную величину и написаны на открытом воздухе. Это чудные вещи». (Запись от 21 января 1882 года.)
Через несколько дней она встречает Бастьен-Лепажа на благотворительном бале в пользу бретонских спасателей на водах и приглашает к себе. На следующий день, 28 января, Жюль посещает ее в мастерской, очаровывая женщин. Он хвалит работы Марии, говорит о ее замечательном даровании и она готова броситься этому маленькому человечку на шею и расцеловать его. Иметь такой же талант, как у Бастьен-Лепажа, становится отныне ее целью. Выйти замуж за великого мира сего, богатого, известного, было бы отлично, но лучше талант, как у Бастьен-Лепажа, «благодаря которому головы всего Парижа оборачивались бы, когда проходишь мимо».
Она задумывает большую картину — сцену из карнавала, но для этого нужно ехать в Ниццу. Юг, от которого она упорно отказывалась, становится неизбежен и мил. 30 января она уже в Ницце и заносит в дневник свои впечатления от последней встречи с Бастьен-Лепажем, что напечатано в дневнике, а также свои ощущения от возвращения в Ниццу, что остается в рукописи:
«Здесь я схожу с ума. Я люблю этот край больше Италии, больше Рима, больше Испании. Здесь я выросла, это почти моя родина, а я цепляюсь за Париж, пытаясь создать себе положение, но годы, проведенные в Ницце, заставляют меня всегда возвращаться сюда». (Неизданное, 30 января 1882 года.)
Эти слова не напечатаны, ведь это так не патриотично любить чужую Ниццу, а не свою родину. Как мы потом увидим, после ее смерти, мать постоянно будет доказывать, что Мария мечтала только о России.
Вообще о поездке в Ниццу в русском издании дневника ни слова, потому что по замыслу издателей, а теперь уже и переводчицы, должна остаться одна, но пламенная страсть — живопись. Отдельные записи за время пребывания в Ницце есть, но они только о работе, всего остального как бы и не было, а поскольку нет упоминания Ниццы, то читателю приходится думать, что дело происходит в Париже, куда они вернутся только к открытию Салона, то есть к маю.
А между тем молодежь, как и положено молодежи, гуляет, ведь в Ницце зимний сезон, аристократии зимой положено съезжаться в Ниццу. В Ниццу, на виллу Мизе-Брон, принадлежащую Габриэлю Жери, которую он любезно предоставил, приезжает наша героиня, Мария Башкирцева, ее брат Поль с женой Нини, Дина; следом за ними устремляется и князь Божидар Карагеоргович.
В Ницце начинается карнавал, ради которого все и отправились в путешествие. Следом за молодыми в Ниццу прибывают и старшие. Для Башкирцевых все изменилось, у них теперь появился статус, их наконец принимает и русский консул Паттон, и сестра Константина Башкирцева, мадам Тютчева. Все они читали «Фигаро», главную газету великосветской хроники и светских сплетен, где описывался Новый год у Башкирцевых. Башкирцевых начинают принимать.
В первый день карнавала на набережную выезжает праздничный кортеж из украшенных цветами экипажей, в котором участвует и семья Башкирцевых. Описание одного из их экипажей попадает даже в «Светскую жизнь», издающую в Ницце. Экипаж и лошади украшены множеством разноцветных лент и букетами пармских фиалок, дамы одеты в костюмы в стиле Ватто из белой шерсти с фиолетовой гофрировкой, фиолетовым шелком экипаж обит внутри.
В Музее изящных искусств Жюля Шере в Ницце хранится вырезанный Марией Башкирцевой из китайской бумаги силуэт, на котором легко узнается князь Божидар Карагеоргович со своей острой бородкой, пляшущий канкан. Все так и было в действительности, Божидар своим неудержимым темпераментом заставил плясать канкан на вилле Мизе-Брон почти двести приглашенных гостей. Новые русские гуляют. Отплясавши, новые русские отправляются всей семьей просаживать деньги на зеленом сукне Монте-Карло. Из-за порочной страсти к игре, как подшучивает Мария, ее тетушка готова бросить все на свете, даже ее, свою любимицу.
Мария остается на пустынном пляже одна (одна — это не в нашем понимания, естественно, при ней всегда присутствуют слуги, все тот же Шоколад или одна из ее гувернанток). Ей нравится работать на пленэре, как учил ее Жюль Бастьен-Лепаж.
«Глаза открываются мало-помалу, прежде я видела только рисунок и сюжеты для картины, теперь… О! Теперь! если бы я писала так, как вижу, у меня был бы талант. Я вижу пейзаж, я вижу и люблю пейзаж, воду, воздух, краски — краски!» (Запись от 15 февраля 1882 года.)
В списке ее работ, находившихся в Русском музее, было несколько морских и городских пейзажей Ниццы, написанных в именно это время, ибо больше она в Ницце, как считает К. Кознье, не была.
Но 12 марта веселью и работе неожиданно приходит конец, приходит вместе с депешей о смерти Жоржа Бабанина. Дамы надевают семейный траур, сестры оплакивают брата, Дина — отца, а Мария — дядю, умершего в заброшенном углу, под чужим именем, нищим, преследуемым кредиторами. Находящийся в Ницце еще один брат, Этьен Бабанин, посылает в Париж сто франков, чтобы позаботились об останках Жоржа, а Константин Башкирцев телеграфирует Александру Бабанину, который распоряжается имениями, чтобы он оплатил похороны брата. На рядовой прием двухсот гостей деньги у новых русских есть, чтобы похоронить родного брата надо писать в Россию. Ничего не скажешь, хороша публика!
