Сколько раз Гайто слышал рассказы шоферов, сокрушавшихся о том, что им пришлось тащиться на другой конец города, чтобы вернуть богатой клиентке забытый в машине сверток, а та не только не компенсировала затраты на дорогу, но даже не выразила устной благодарности, выслав лишь горничную за свертком и приняв все как должное. Вскоре Гайто и сам убедился, что формальная принадлежность к высшему парижскому обществу крайне редко свидетельствует о некоторых моральных обязательствах, связанных с высоким положением.
Однажды он заметил на заднем сиденье брошь с крупными бриллиантами, которую обронила богатая клиентка. Гайто не успел убрать с сиденья находку, как его сразу же остановила дама в собольей накидке. Она ехала на авеню Фош, где обитали весьма состоятельные граждане. После ее ухода брошь исчезла — дама украла ее, как какая-нибудь горничная или проститутка.
И подобных открытий, связанных с неведомыми прежде сторонами человеческой натуры, у Гайто накопилось с избытком в первые же годы шоферской практики. С самого начала работы Гайто решил вести дневниковые записи своих впечатлений. Разумеется, они носили обрывочный и случайный характер — ровно такой, какой был свойствен миру ночного таксиста. И только с появлением в Париже Фаины Гайто стал рассматривать эти разрозненные эпизоды как некоторый профессиональный задел для будущего романа. Она настаивала на том, чтобы его шоферские истории увидели свет, и Гайто принялся за один из лучших своих романов, который он посвятил любимой жене.
2«В довоенные годы выбиться в таксисты мечтали все русские эмигранты, которые работали в заводских цехах. Многим хотелось также вырваться из маленьких провинциальных городков в Париж, столицу русской диаспоры, где можно было встретить друзей и знакомых, где уже существовала хорошо отлаженная система взаимоподдержки. В русской колонии всячески помогали приобщиться к профессии таксиста: организовали вечерние курсы для желающих получить права, издавали учебники на русском языке. Для многих молодых эмигрантов, которые, не успев получить образование и профессию, оказались сначала втянутыми в войну, а затем очутились в изгнании, профессия таксиста была единственной возможностью добиться хоть какого-то социального положения. Эта профессия позволяла также сохранять определенную независимость и даже свободу: хозяин над душой не стоит (хотя бы во время работы), рабочие часы можно выбирать по своему желанию, и весь Париж твой — осваивай и "колонизируй" его, как хочешь. К тому же профессия таксиста открывает неограниченные возможности для общения и знакомства с французами из самых разных слоев».
Так вспоминала о самой престижной эмигрантской профессии Елена Менегальдо, дочь русского эмигранта-таксиста. Именно так рассуждал и Гайто, когда в конце 1928 года шел устраиваться на шоферские курсы, совершая очередной традиционный шаг на пути русского эмигранта. Меньше всего в тот момент его волновало собственное невольное участие в создании мифа о русских шоферах. Десять лет спустя он тем более не предполагал, принимаясь за новый роман «Ночные дороги», что будущая книга станет основой мифа о Газданове как о «писателе-таксисте».
«Из шоферов вышел талантливый писатель Гайто Газданов», — замечал Роман Гуль, описывая свои путешествия по «миру русского шоферского Парижа».
В действительности из пятидесяти лет, прожитых за границей, Гайто работал ночным шофером менее двадцати лет. Кроме «Ночных дорог», он использовал свой водительский опыт с писательской целью только в рассказе «Вечерний спутник». Однако роман «Ночные дороги» получился настолько талантливым и запоминающимся, что долгие годы в памяти многих соотечественников, лично не знакомых с Гайто, его фамилия прочно ассоциировалась с романом «про такси». В то время как о русских таксистах помимо бульварных авторов писали и Борис Поплавский, и Андрей Седых, и многие другие. Недаром Елена Менегальдо посвятила этому явлению целую главу в своей книге «Русские в Париже». Действительно, миф о «спасительной профессии», как называли ее русские, заслуживал отдельного обстоятельного описания.
Но Гайто никогда не занимался бытописательством и не ставил себе задачу создать подробное жизнеописание русского эмигранта, свершившего знатный путь от заводского цеха до гаража. Он также не собирался писать роман, построенный по канонам шоферского фольклора, который непременно обязан был включать в себя три основные темы: неожиданная встреча, чудесным образом меняющая жизнь таксиста, погоня за счастьем в виде богатой невесты, наследства, автомобиля, собственной недвижимости и борьба за справедливость с представителями власти. Всех этих неизменных атрибутов, в ожидании которых протекала внутригаражная жизнь его коллег, не было и не могло быть в романе Гайто.
Он писал другой роман о других людях. Сила его книги заключалась в том, что образ жизни ночного таксиста был наиболее пригоден для композиции романа, передающего мироощущение человека в мегаполисе. В «Ночных дорогах» множество персонажей и всего два героя: прежний автобиографический повествователь, несколько изменившийся после «Вечера у Клэр» и «Алексея Шувалова», и Париж, подобный миллеровскому городу-модели Вселенной. «Ночные дороги» имеют очевидное формальное родство с модным тогда «Тропиком Рака» Генри Миллера и «Путешествием на край ночи» Луи Селина. Однако подобное новаторство на русском языке было встречено критиками довольно сдержанно. На публикацию первой половины романа в «Современных записках» откликнулся только Георгий Адамович. Да и время для пристального литературного анализа было уже неподходящее — на Францию надвигалась война.
Дальнейшая публикация романа была продолжена только после войны, в 1947 году, в журнале «Орион», который не имел возможности напечатать его целиком и предложил опубликовать отрывки по выбору автора.
Полностью роман «Ночные дороги» вышел лишь в 1952 году в Америке, когда у Гайто появился шанс издать любой роман в Русском издательском доме. По настоянию Фаины, считавшей «шоферский роман» лучшим произведением мужа, выбор пал на «Ночные дороги», о чем сам Гайто никогда не жалел. Книга того заслуживала, несмотря на то, что критикой была встречена холодно.
«Отказать автору нельзя ни в находчивости, ни в наблюдательности, — писал А. Слизской в газете "Возрождение", — портретные зарисовки проституток, алкоголиков, сутенеров, наркоманов и развратников удачны, остры и точны. Удивляет другое: Газданов с пристальным вниманием наблюдает этот своеобразный мир, но ни сострадания, ни сочувствия к своим героям не может, вернее, не хочет звать в душе читателя».
