Ознакомительная версия.
Но со временем идея примирения стала все больше пробивать дорогу к умам и сердцам испанцев.
В 1948 г. вышла в свет книга П. Лайна Энтральго — в прошлом одного из идеологов фаланги, позднее профессора — «Испания как проблема». Тогда Франко был недоволен брожением в кругах гуманитарной интеллигенции, даже близкой к режиму, которая восприняла идею примирения двух культур как призыв к «наведению мостов». Но жизнь вносила свой коррективы: прежде всего молодежь, на которую фалангисты возлагали особые надежды, освобождалась от национал-синдикалистских мифов. В феврале 1956 г. в студенческих волнениях впервые бывшие «победители и побежденные» оказались вместе; политолог Э. Диас определил это как кризис режима[398].
Франко со свойственной ему интуицией решил перехватить носившуюся в воздухе идею примирения «двух Испаний». «Материальным» воплощением того, как диктатор представлял себе преодоление пропасти между «двумя Испаниями», может служить мемориальный комплекс в «Долине павших».
С тех пор, как в 1940 г. был заложен первый камень будущего грандиозного сооружения, прошло девятнадцать лет. Изменился мир, менялись архитекторы, к «…павшим» прибавились тысячи строителей, бывших военнопленных республиканцев, умерших от непосильного каторжного труда. Но неизменной оставалась воля того, кто задумал пантеон, — Франко — вдохновителя этого величественного сооружения, которое вечно должно было напоминать грядущим поколениям о крусаде и сохранять память о павших в ней. По мнению историка Э. Гонзалеса Дуро, вплоть до мельчайших деталей все изменения должны были согласовываться с самим Франко[399]. Мемориал составляли грандиозная базилика, сооруженная в гранитной толще Гуадаррамы, по обеим сторонам которой были камеры, где покоились останки павших, и величественный крест 153 метров высоты, весивший 200 т, который венчал это сооружение.
Социалист И. Прието мог судить о монументе только по фотографиям, тем не менее со свойственной ему проницательностью он незадолго до смерти писал: «Сооружение комплекса в «Долине павших» идентично с замыслом Филиппа II, задумавшего Эскориал как монастырь и пантеон», заметив при этом, что оба сооружения придуманы были двумя людьми с каменными сердцами, но только один сжигал еретиков, а другой расстреливал республиканцев, да и уничтожали людей они в разных пропорциях: Филипп за три месяца сжег во Фландрии 1800 протестантов, а Франко за тот же срок после «победы» расстрелял многие тысячи социалистов, синдикалистов и масонов[400]. В это рассуждение следует внести один, но очень существенный корректив: ставшая привычной антикоммунистическая слепота Прието не дала ему узреть среди расстрелянных многие тысячи коммунистов.
В письме сестре и брату основателя фаланги от 7 марта 1959 г., в котором Франко просил разрешение на перенос праха из Эскориала в подземную базилику «Долины павших», он писал о «героях и мучениках нашей крусады», не упомянув об их антагонистах — «красных», хотя их останки уже тогда отовсюду свозились для захоронения в склепе. Однако при открытии мемориального комплекса 17 июля 1959 г. об этом все же было объявлено: для доказательства стране и внешнему миру стремления преодолеть пропасть между победителями и побежденными власти готовы были через 20 лет простить мертвых.
В беседе с Салгадо Араухо Франко так разъяснил свой замысел: «В армии красных было много таких, кто принял участие в борьбе, поскольку выполнял свой долг перед Республикой, а также тех, кто был насильственно мобилизован. Монумент создан не для того, чтобы продолжать разделять испанцев на две непримиримые группы. Главная цель сооружения — напомнить о победе над коммунизмом, который стремился к господству над Испанией. Так оправдалось мое желание — похоронить павших католиков из обоих сообществ»[401]. Но в публичных выступлениях он прибегал к иной тональности: «Борьба между Добром и Злом не закончена», «Враги Испании разбиты, но не мертвы». И памятник — напоминание того, чем эта борьба может быть закончена.
Франко был убежден, что режим, в создание которого он внес настолько значительный вклад, что он получил никем не оспариваемую дефиницию — франкистский, так же несокрушим, как и мемориал в «Долине павших», какие бы коррективы ни внесло всесильное время. Но в Испании конца 50-х годов далеко не все разделяли его уверенность.
9 ноября 1961 г. Салгадо Араухо передал каудильо статью известного философа и политолога X. Арангурена «Политический режим в Испании в 1971 г.». После исчезновения существующего режима монархия, писал Арангурен, будет установлена или монархистами, или нацией, которая, по его мнению, не является чрезмерно монархической. Королю они оставят два пути: удовлетворить или стремления монархистов, или надежды остальной части нации. Если он не откажется от первого пути, то монархия рано или поздно будет обречена. Только «немонархическая» монархия жизнеспособна. Франко возразил: «Я не согласен с этими предсказаниями: этот сеньор забыл о режиме, преобразившем Испанию в течение 25 лет»[402].
Арангурен ошибся только на четыре года.
20 февраля 1946 г. корреспондент «The New York Times» К. Сульцбергер удостоился приема в Эль Пардо. Корреспондента, как он впоследствии писал, встретил невысокий плотный человек в аккуратной военной форме, с полным бледно-оливковым лицом и принужденной улыбкой. Во время беседы его маленькие руки все время находились в движении[403].
Таким Франко оставался многие годы.
Его жизнь в Эль Пардо была подчинена строгому регламенту, им самим установленному. Он рано вставал, завтракал, совершал прогулки верхом или же играл в теннис около часа. Рабочий день начинался в 10 часов: во вторник — аудиенция с военными, в среду — с гражданскими чиновниками, в четверг — прием иностранных послов и работа с Карреро Бланко над вопросами, которые он намеревался поставить перед правительством, в пятницу — заседание совета министров, которое длилось нередко 10–12 часов и во время которого он практически не покидал кресла и не обнаруживал следов усталости, по вечерам — консультации с министрами и лицами, занимавшими важные позиции в системе режима. Согласно журналу посещений, до конца жизни он принял 9169 персон.
Обедал Франко в кругу семьи, меню — простое, блюда — испанские. В воскресенье — месса, охота в окрестностях Эль Пардо.
Охота и рыбная ловля были его страстью. Отпуск он проводил в Сан-Себастьяне и Галисии, проводя дневное время на любимой яхте «Асор» и отдаваясь своему любимому занятию — рыбной ловле. С годами Франко все реже бывал на охоте, предпочитая всем развлечениям телевизор и домашнее кино.
Ознакомительная версия.
