Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы

Продолжать мои литературные занятия я мог только в спокойной обстановке. У меня же ее не было, ибо я затеял капитальную реконструкцию своего дома и строительные работы шли полным ходом. Поэтому я решил подыскать себе какой-нибудь спокойный пансион или отель недалеко от Штарнбергского озера. Случайно мне сообщили адрес католического дома отдыха, стоящего одиноко на западном берегу, близ Фельдафинга. То была большая, с хорошим вкусом выстроенная вилла, расположенная среди роскошного старого парка. Вдали мерцала водная гладь Штарнбергского озера, а перед красивой террасой среди ухоженных клумб и кустарника находился огромный плавательный бассейн. Лучшего я и желать не мог!

Старый седовласый пастор провел меня по вверенным ему владениям, с гордостью подробно ознакомил меня с виллой и домашней часовней, рассказал о прежнем владельце — каком-то русском князе, который с 1910 по 1914 год проводил здесь летние месяцы. Несколько лет назад это владение было приобретено католической церковью. Работы по кухне и обслуживанию 15—20 гостей выполнялись четырьмя монахами. Все вместе взятое буквально очаровало меня, особенно абсолютная тишина и покой. Я уложил чемоданы и переселился. Здесь мне никто не мешал писать и — что было для меня особенно важно — принимать своих сотрудников по комитету. В конце концов мне стало казаться, будто я живу в заколдованном замке с привидениями. Услужливые и молчаливые монахи в черных одеяниях придавали всему еще больше таинственности.

В первую же ночь я проснулся от сильного грохота: в дымоходе за изголовьем моей кровати что-то застучало, и я отчетливо услышал, как с шумом посыпались кирпичи. Наутро выяснилось, что в бездействующем, но незамурованном камине поселились вороны. Тогда я перебрался в каморку под самой крышей. По вечерам в ней сновали летучие мыши, но это не мешало.

Мне было не так-то легко привыкнуть к своей новой обители, и я обрадовался, когда узнал о прибытии на виллу некоего Манфреда — францисканского патера. Я решил познакомиться с моим тезкой и постучался к нему. Вскоре у нас завязался серьезный разговор о множестве различных проблем. Этот человек быстро расположил меня к себе приятной непринужденностью манер, спокойствием и несомненным умом. Он пользовался полным доверием своего ордена и в полном одиночестве разъезжал по странам Европы, выполняя поручения религиозной организации "Пакс Кристи" и вербуя для нее новых приверженцев. Одетый в сутану, он производил впечатление существа, навек отрешенного от всего земного. И все же я чувствовал его реальную и прочную связь с жизнью людей.

Патера Манфреда глубоко интересовали социальные проблемы современного индустриального общества, его тревожило отчуждение рабочих масс от церкви, и он искал способов противодействия этому. Священники, говорил он, должны прежде всего быть до конца откровенны с людьми. Уж если они настоящие пастыри, то не смеют бросать свое стадо.

Церковь пыталась укрепить связи духовенства с действительностью. "Идея института священников-рабочих, — говорил патер Манфред, — пожалуй, неплоха. Но Ватикан почти не поддерживает ее. Дело теперь в том, чтобы молодые представители христианской веры отправились в шахты, на фабрики и заводы, где благодаря своему производительному труду они станут близки и понятны рабочим. Живя среди них, они, несомненно, найдут почву для проповеди христианства, а участвуя в борьбе рабочих за существование, сумеют вернуть неверующих в лоно Христово. Однако, — добавил он, — и здесь опыт показывает, что дьявол вмешивается буквально во все". На мой изумленный вопрос, при чем тут дьявол, он ответил: "Мы пришли к выводу, что эти священники заразились определенными общественными идеями. И хотя эти идеи и не поколебали их веру в бога, они все же поставили перед ними вопросы, ответ на которые они так и не могут найти. Понимаете, они как-то внезапно окунулись в борьбу за жизнь, приобщились к тяжелому труду, близко столкнулись с каждодневными проявлениями людской слабости и силы, и все это вводит их в опасные искушения".

Слушая рассуждения патера Манфреда, я не сомневался в его доброй воле. Мне нравилось, с каким упорством он стремился найти живую связь своего учения с нашим временем. Благословение, которое он от имени своего бога давал бедным, слабым и страждущим, не имело ничего общего с благословением смертоносного оружия, даваемого церковью во всем капиталистическом мире.

Однажды, когда мы с ним сумерничали на террасе, он мне сказал: "В будущем католическая церковь и вообще учение бога ни в коем случае не должно опираться на страх, нужду и человеческую слабость. Это учение необходимо внедрить в подлинную жизнь, только тогда оно пребудет в веках. А буржуазный мир часто пользуется верой лишь для того, чтобы ханжески прикрывать ею дурные дела. Все свои усилия мы должны сосредоточить на простых людях, на народе, стремиться охватить всех до одного. Первый шаг в этом смысле должны были сделать священники-рабочие. К сожалению, им это не удалось. Жизнь оказалась сильнее!"

Потом я много раз вспоминал его слова и удивлялся, как ясно рассуждал этот человек, несмотря на свою религиозную ограниченность. Через несколько дней патер Манфред покинул наш лес и отправился на несколько дней во францисканский монастырь под Мюнхеном, чтобы там, в тишине своей кельи, собраться с мыслями...

Я от души радовался, когда время от времени мое уединение нарушалось визитами друзей, которые непрерывно поддерживали спортивные контакты с ГДР и устраивали общегерманские соревнования.

Именно здесь, в этом пристанище "духовных отцов", под "сенью церкви", мне казалось вполне правильным и уместным много говорить о мире. Приглашая в этот дом людей, стремившихся только к хорошему, я, разумеется, нисколько не злоупотреблял доверием моих хозяев. Правда, гости мои были далеки от церковной жизни, по все они тоже жили и работали для блага людей. Я дорожил каждым их приездом. Но главным моим занятием была работа над книгой.

Наконец осенью пришла пора вернуться в наш дом в Кемпфенхаузене, где меня ждала Гизела.

Тем временем Ведомство по охране конституции учинило обыск в мюнхенском бюро нашего комитета. Они не нашли того, что хотели найти, чтобы запретить нашу деятельность. Самой "криминальной" уликой оказалась газета "Шпортэхо", которая была конфискована. Покопавшись в наших бумагах добрых два часа, обнюхав все углы, шпики не могли скрыть своего разочарования незначительностью "добычи". В общем, подступиться к нам с этой стороны им не удалось. Да нам и нечего было скрывать. Обилие корреспонденции с различными спортивными союзами не давало повода к каким-либо придиркам. Поэтому через короткий срок наши противники изменили тактику.