Эвите нужно еще объяснить причины отказа, так, чтобы этот отказ выглядел действительно самоотверженным.
— Я отказываюсь, — говорит она, — потому что для конституции я слишком молода. Мне двадцать девять лет, а вице-президенту должно исполниться полных тридцать лет… Я не хочу, чтобы ради меня одной вносили изменения в конституцию.
Такой была благовидная причина ее поражения, что являлось явной ложью, так как Эвите в то время было не двадцать девять лет, а тридцать два года. Следовало все же прикрыть ужасную капитуляцию Эвиты. Перон самолично нашел эту благородную идею, сомнительное оправдание, идиотскую уловку…
Всеобщая конфедерация труда привратника Эспехо сразу же предложила отмечать каждый год 31 августа, день, когда новоявленная святая отклонила оказанную ей честь, а перонистская пресса немедленно принялась заходиться в восторгах по поводу поступка Эвиты. Кихано, уже удалившегося на отдых в небольшую загородную виллу, поспешно извлекли на поверхность и, несмотря на его преклонный возраст, торопливо назвали кандидатом вместо Эвиты.
* * *
Сам Перон вечером того дня, когда Эвита объявила об отзыве своей кандидатуры, сделал заявление, в котором сообщал, что глубоко тронут самопожертвованием Эвиты. Он немедленно решил, суетясь и все так же испытывая страх перед безучастной и разбитой Эвитой, что 18 октября будет праздноваться день Святой Эвиты.
Как еще заглушить безмолвный гнев этой женщины, если не предложить ей ореол в качестве компенсации за реальную власть? Лучше поместить Эвиту на страницу календаря, чем в кресло вице-президента. Став вице-президентом, она могла бы короноваться как императрица Аргентины и, кто знает, Латинской Америки: никогда нельзя было предвидеть размах ее демонической натуры.
Этот прозрачный листок календаря и есть отныне Эвита, дрожащая от малейшего ветерка. А медаль, выбитая в ее честь «за патриотизм, доказательство которого она явила», эта бронзовая медаль ничего не меняет для неровного биения сердца, все больше погружающегося в сумерки славы…
Эвита Перон не может больше скрывать и сдерживать болезнь, как регулировала свой успех, подчеркивая результаты. Теперь результаты определяет не Эвита, а болезнь. Болезнь выходит на сцену, и сценой отныне становится Эвита. Не актриса выходит на подмостки, а сами подмостки приходят к ней. Исторические речи не звучат, слова плохо выговариваются из-за бесконечных инъекций, которые должны помочь обрести покой этой женщине, всегда от покоя бежавшей.
Ходят самые невероятные слухи. Говорят, что Эвита пострадала от взрыва бомбы, спрятанной в раковине умывальника и предназначенной для Перона. Этот слух пустил сам Перон, используя в своих целях болезнь Эвиты. Эта бомба, пощадившая его, придумана, чтобы заставить поверить в его избранность, поверить, что удача сопутствует Перону и бросает вызов заговорам. И если Пласа де Майо должна снова заполниться людьми, нужно, чтобы они пришли только ради него. Великий народ не может выступить против родной армии, потому что Эвита в постели… Хоть бы больше не поднялась!
Почитатели Эвиты не берутся за оружие… Тоже шепчутся, как все остальные, ждут выздоровления Эвиты, чтобы узнать, чего она хочет… Эвиту окружают ореолом жалости… Уважение к болезни, которая никак не кончается, неблагоприятно для мифа… Неизлечимая болезнь внушает толпе страх…
Падение больной… Ее цвет лица, когда-то безупречный, теперь блекнет, глаза теряют блеск, волосы больше не стянуты на затылке. Эвита не покидает постели. А Перон не на Мартин-Гарсия, он все так же в Каса Росада. И враги Эвиты чувствуют себя все лучше и лучше. Полковник Мерканте только что купил влиятельную газету «Эль Диа».
Жар тщеславия еще быстрее пожирает безоружную женщину, прикованную к постели. Перон наслаждается свободой. Теперь его положению не угрожает опасность. Он ждет не дождется, когда же ветер переменится и понесет навстречу ему мистический поток толп Эвиты. В ожидании Перон завтракает один, перед ним больше не сидит Эвита, озабоченная тем, как бы вознести свой памятник в бронзе повыше, чем памятник генерала-президента. Ему больше не нужно утруждать себя всякими ничего не значащими словами.
Эвита больше не живет любовью толпы… Она живет лишь благодаря переливанию крови. Эвита смертельно бледна, хотя вчера еще была полна энергии. У нее случались, резкие всплески желтухи, но никто не осмеливался назвать ее болезнь…
От Эвиты исходило невообразимое напряжение. Теперь нет напряжения, нет даже неизменной улыбки на публику. Она не может одарить этим осколком милости даже врачей и медсестер. Вокруг нее больше не трепещут отблески приветственных лозунгов, вокруг витают только страшные, непонятные слова специалистов…
Объясняя свой отказ от вице-президентства, Эвита утверждала, что ее возраст не соответствует установленному в конституции. Но на больничной койке вдруг оказалось, что молодая Эвита исчезла, и вся старость мира бьется в ее глазах…
Часть восьмая
Статуи тоже умирают
В четверг 28 сентября 1951 года генерал Перон и его министры вторую половину дня проводят с героем Аннапурны французом Морисом Херцогом, которого Перон награждает медалью за заслуги в покорении Анд. Тем же вечером в нескольких клубах Буэнос-Айреса шушукались: «Завтра это боком выйдет генералу…»
В восемь тридцать утра на следующий день четыре самолета, используемые в основном для учений, пролетели на небольшой высоте в ясном небе Буэнос-Айреса, такие же грозные, как совы из папье-маше.
Через полчаса в казарме Кампо де Майо в двадцати восьми километрах от столицы узнают, что Перон, который должен был посетить казарму, отменил визит. Пятьдесят повстанцев, ожидавших его приезда, твердо решают идти на Буэнос-Айрес. Один капрал, слишком много болтавший, убит. Два танка начинают движение по направлению к столице. Пятьдесят смутьянов следуют пешим ходом двумя колоннами.
В девять с четвертью правительство приказывает блокировать все дороги, ведущие к Буэнос-Айресу, перегородив их автобусами со спущенными шинами. Аэродромы закрыты, корабли задержаны в портах.
Буржуа Буэнос-Айреса шепчутся между собой: «Внутренняя война…» Закрываются магазины, в первую очередь — ювелирные. Занятия в школах прекращены, на мостовые столицы высыпали взволнованные школьники. На улицах устраиваются футбольные матчи. Конфедерация труда объявила всеобщую стачку, чтобы рабочие имели возможность прийти на помощь властям. Но транспорт в основном продолжает работать. Без десяти десять радио объявляет между двумя танго «внутреннюю войну» на всей территории. Любой военный мятежник будет немедленно арестован. Генерал Перон произнесет речь на Пласа де Майо в половине четвертого. Полковник, которого остановила на улице бдительная толпа, кричит, подняв руки вверх: «Да здравствует Перон!» Оправдавшись таким образом, он беспрепятственно проходит.
