Однако в 1950-е годы отношения Гринспена с Рэнд были такими тесными, что даже его развод с Джоан Митчел, старинной подругой Барбары, не заставил его покинуть «Коллектив». Он оставался в нем, даже когда его привлекательная бывшая жена начала встречаться с Алланом Блюменталем, кузеном Натаниэля, а затем вышла за него замуж. На фотографии со свадьбы Джоан и Аллана 1957 года среди прочих участников «Коллектива» присутствует и радостный бывший супруг.
Тесное общение с Рэнд продолжалось и на протяжении 1960-х годов. Гринспен, человек амбициозный и работавший на консервативные корпорации, не обращал ни малейшего внимания на то, что лидер кружка является для общества парией. Гринспен писал статьи для «The Objectivist Newsletter», в 1958 году добровольно вызвался читать лекции в Институте Натаниэля Брандена, рассказывал об «Экономике свободного общества» и делал все возможное, чтобы приобщить новичков к делу объективизма. Но, между прочим, все это он делал отнюдь не из альтруизма. Барбара Бранден рассказала мне, что Гринспен и другие лекторы получали порядочные гонорары плюс проценты от продажи билетов. По словам Барбары, Пейкофф как-то признался, что на лекциях в Институте Натаниэля Брандена зарабатывал больше, чем в своем колледже. Так что денежный интерес, и, вероятно, немалый, крепко привязывал Гринспена к Рэнд.
Он оставался членом «Коллектива», пока тот не распался сам собой после изгнания Брандена. К тому времени сочинения Гринспена уже заняли почетное место среди канонических текстов объективизма, наряду с текстами самой Рэнд. Именно Гринспену выпала честь поведать миру, какой объективистам представляется роль правительства в бизнесе. По словам Натаниэля Брандена, в рэндианской иерархии Гринспен стоял сразу за супругами Бранден, находясь на одной ступеньке с духовным лидером объективизма Леонардом Пейкоффом. Иногда Гринспен поднимался выше Пейкоффа, иногда наоборот, в зависимости от прихоти Рэнд.[186]
В своих мемуарах, вышедших в 2007 году и дополненных еще через год, Гринспен умалчивает о своем высоком ранге в иерархии объективистов. Он мимоходом отпускает грехи своим товарищам-объективистам, не упоминая о лекциях в Институте Натаниэля Брандена, и почти ничего не рассказывает о женщине, которая на протяжении трех десятилетий была для него путеводной звездой. В единственной ссылке на эссе, написанное им для Рэнд, он говорит, что «писал смелые комментарии для ее информационных бюллетеней, с жаром юноши, проникнувшегося новыми для него идеями». Далее он продолжал в том же духе, уверяя, что, «как и любой новообращенный юнец, был склонен принимать концепции прямо в лоб, в самых простых формулировках. Почти все сначала воспринимают идею в общих чертах, прежде чем осознают всю ее сложность и примут со всеми оговорками. Если бы было иначе, нам нечего было бы воспринимать, нечего изучать. И мой энтузиазм начал угасать лишь тогда, когда начали вскрываться внутренние противоречия, заложенные в новую для меня истину».[187] Неужели он до сих пор верит в то, что пишет? Об этом он предпочел не говорить.
Больше в его биографии в двести тысяч слов нет ничего существенного о годах, проведенных рядом с Рэнд. У нас остаются весьма поверхностные представления о том, что за личностью была Рэнд: там нет описания ее добродетелей или пороков, жарких диспутов, в которых принимала участие Рэнд — иногда привлекая и Гринспена — на протяжении тридцати лет, пока он числился одним из ее заместителей. И это кажется чрезвычайно странным, потому что всех остальных, кто был рядом с ним в те времена, когда Гринспен находился в непосредственной близости от Рэнд, он описывает в мельчайших подробностях. Но в этом нет ничего странного, если целью было преуменьшить значение этой судьбоносной главы своей жизни, скрыть экстремистские взгляды, которые он пропагандировал с 1950-х по 1980-е годы как член общества Рэнд, и — самое главное — приуменьшить ее влияние на его поведение на посту председателя Совета управляющих Федеральной резервной системы.
Это расплывчатое замечание: «Мой энтузиазм начал угасать» — по-видимому, подразумевает, что его приверженность к Рэнд ослабевала на протяжении всех тридцати лет. Так ведь?
Причина верности Гринспена в период наибольшей популярности Рэнд всплывает в письме редактору «The New York Times Book Review», которое Гринспен написал в 1957 году, отвечая на очередную из многочисленных критических нападок на «Атланта». Из трех писем, удостоенных публикации, — остальные написали Барбара Бранден и еще один член «Коллектива», — письмо Гринспена было самым взволнованным, самым вольным в использовании лозунгов Рэнд. «Книга „Атлант расправил плечи“ воспевает жизнь и счастье, — писал он. — Справедливость торжествует неумолимо. Творческие личности, неуклонно стремящиеся к цели и рациональные, получают радость и осуществление замыслов. Паразиты, которые упорно сворачивают с избранного пути, отказываются от разумного подхода, получают то, что заслуживают».[188]
Пожалуй, он действительно был юным энтузиастом, когда писал эти слова: ему был всего тридцать один год. Ну а если взглянуть на прочие сочинения и поступки этого ныне почтенного пожилого человека? Была ли ему вообще присуща подобная пылкость в те времена? Или же она проявляется только в тех случаях, когда он защищает Рэнд? В антологию 1966 года, «Капитализм. Незнакомый идеал», вошли три его эссе, и когда читаешь их, становится ясно, что идеология Гринспена нисколько не поменялась за те десять лет, прошедшие с письма 1957 года, в котором он клеймил «паразитов».
Если роман «Атлант расправил плечи» является библией объективиста, то антология «Капитализм» — его катехизис. Это такое же стенобитное орудие, как и художественные произведения Рэнд, только лишенное претензий на литературность. Здесь все излагается подробно, учение Рэнд примеряется к практическим проблемам Америки: к примеру, рассматривается вопрос о том, «какое правительство нам необходимо». Ответ можно выразить следующим образом: «Практически никакое и уж точно такое, какое не побеспокоит бизнесменов». Имеются там и эссе по другим вопросам, но главная цель антологии — разрешить вечно актуальную проблему правительства, которое просто-таки не желает убрать от бизнеса свои грубые лапы. Гринспен удостоился чести войти в число авторов наряду с Рэнд, ее заместителем Бранденом и Робертом Хессеном. И то, насколько важен был Гринспен для Рэнд, видно по трем его эссе, написанным для антологии, против двух эссе Брандена и всего одного Хессена.
В эссе Гринспена, попавших в этот сборник, отражен радикальный взгляд на устройство Америки. Возвращение золотого стандарта. Отмена антимонопольных законов и вообще всех форм регулирования. Книга, которую до сих пор переиздают и прекрасно покупают, отличается резкостью тона и содержания и так же изобилует объективистским жаргоном, как и письмо Гринспена для «The New York Times Book Review».
