4. Жестокость, с которой расправилась с претенденткой Екатерина, имела серьезную политическую подоплеку, о которой императрица знала из донесений из Рагузской республики, где некоторое время проживала самозванка. Идея заявить притязания «Елизаветы» на российский престол действительно исходила от поляков, примкнувших к противостоявшей планам Екатерины и короля Станислава Понятовского Барской конфедерации: князя Карла Станислава Радзивилла, великого гетмана литовского, и польского посланника при версальском дворе Михаила Казимира Огинского, впоследствии преемника Радзивилла в качестве великого гетмана литовского. Радзивилл рассчитывал привлечь к своим замыслам Францию и Турцию. Согласно плану Радзивилла «Елизавете» следовало отправиться в Константинополь, где вокруг нее должен был сформироваться добровольческий польско-французский корпус, готовый начать военные действия против России. В дальнейшем во главе этого корпуса ей следовало обратиться с воззванием к действующей российской армии и склонить ее на свою сторону. В обмен на помощь, она обязывалась восстановить польское королевство в границах, которые то имело во времена саксонской династии и, свергнув с престола Станислава Понятовского, утвердить в качестве польского короля приверженца конфедерации. Не напоминают ли эти авантюрные планы те политические виды, которые, по мнению Фуллер, Екатерина могла иметь на князя Ракоци? Впрочем, в окружении «Ее Высочества принцессы Владимирской» были и другие польские шляхтичи: Михаил Доманский, Чарномский, иезуит Ганецкий.
5. Княжество Трансильвания окончательно лишилось независимости в 1711 году после закрепившего поражения восстания Ракоци Сатмарского мира и стало частью Австрийской империи Габсбургов. В этом государстве, хранившем традиции выборности правителей, титул владетельного князя не был наследственным. Князей избирало дворянское Законодательное собрание и утверждала Османская Порта, от которой Трансильвания находилась в некоторой вассальной зависимости. На княжеский трон последовательно избирались пять представителей фамилии Ракоци, но уже в 1738 году потерпел поражение план султана восстановить княжество Трансильванию, на чей трон он намеревался посадить старшего сына последнего трансильванского князя Ференца II Ракоци Иосифа Ракоци, которому дал княжеский титул. Население не поддержало повстанцев, несмотря на магию имени Ракоци, на которую так рассчитывал султан в своей борьбе с австрийской империей. Нечего и говорить о том, что спустя 60 лет со времени поражения восстания Ференца II Ракоци надежд на это имя не осталось никаких: ни политико-экономическая ситуация, ни социально-этнический состав Трансильвании, куда Габсбурги массово переселяли швабов, саксонцев, славян и румын, не позволяли на это надеяться. Кроме того, завоевание Трансильвании и Венгрии в планы Российской империи не входило, ее врагом в этой войне была Турция, а не Австрия, с которой были союзнические отношения.
6. Дунайские княжества Валахия и Молдавия к Трансильвании отношения не имели, и там ставка на имя Ракоци была бы бесполезной. В Русско-турецкой войне Екатерине Второй не нужно было особого повода, чтобы направить туда армию Румянцева. По итогам кампании 1770 года территория дунайских княжеств и так находилась целиком под контролем русской армии, а с подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году Российская империя приобрела право покровительствовать православному населению обоих дунайских княжеств — как Молдавского, так и Валахии.
7. Думается, что предоставлением русскому флоту рецепта чая графом Сен-Жерменом его участие в Архипелагской экспедиции исчерпывалось. Представляется весьма сомнительным его участие в Чесменской баталии или попытке прохода русской эскадры через Дарданеллы к Константинополю. Конечно, иностранные высокородные князья могли получать высокие генеральские чины на русской службе, но, как оговаривается сама Фуллер, граф Сен-Жермен не был морским офицером и в морском сражении его участие как-то нелогично. Еще менее вероятно, что Сен-Жермен мог как-то помогать Орлову завлечь «княжну Владимирскую» на русский корабль, способствуя выполнению плана Екатерины, хотя и не исключено, что пути графа и перемещавшейся по всей Европе самозваной «княжны» могли пересекаться и в 1770–1774 годах они где-то встречались, например, в Киле, Берлине, Генте, Париже, Франкфурте, Лимбурге, Оберштейне, Франконии, Цвейбрюккене, Зусмаргаузене, Аугсбурге, наконец, в Венеции, Неаполе, Риме или где-то еще в Италии.
8. Что же касается «генерала Салтыкова», то патент русского генерала, полученный Сен-Жерменом в Пизе от Орлова — что вполне вероятно, учитывая, что Орлов почти все время находился в Ливорно и часто приезжал в Пизу, другой крупный город Тосканского княжества, был выдан на имя Уэлдона, а не Салтыкова. Зато в Русско-турецкой войне 1768–1774 годов (а ранее в Семилетней войне, так же как и Алексей Орлов) отличился граф Иван Петрович Салтыков (28 июня 1730–14 ноября 1805), который к началу войны имел чин генерал-поручика, а в 1773 году получил чин генерал-аншефа. Правда, командовал он кавалерией, а в день Чесменского сражения участвовал в сухопутной битве при Ларге. Позднее, при Павле Первом, стал генерал-фельдмаршалом и первым московским военным губернатором. Не с ним ли смешивают графа Сен-Жермена?
Но довольно о войнах и политике. Удалившись от суеты большой политики и закулисных интриг, Сен-Жермен желал жить уединенно никем не узнанным и спрятался в тихом Ансбахе, чтобы предаться научным занятиям, от которых его оторвал неожиданный приезд Орлова в Нюрнберг. Вторая часть выдержек из воспоминаний Геммингена-Гуттенберга, помещенная в следующей главе, расскажет об опытах графа Цароги.
Глава 14
Химик-экспериментатор
Из обширного свидетельства Геммингена-Гуттенберга граф Сен-Жермен предстает прежде всего как исследователь, увлеченный своими опытами:
«Трудно сказать, каким занятиям этот необыкновенный человек посвящал свое время. У него не было с собой книг, кроме потрепанного экземпляра книги «Пастор Фидо».[292] Он, вероятно, редко позволял кому-нибудь входить в его комнату, но когда это случаюсь, то посетитель обычно видел, что голова его была обернута черной тканью. Его излюбленным занятием было приготовление разнообразных красителей. Окна его комнаты, выходившие в сад, были так забрызганы краской, что через них ничего не было видно. Вскоре после своего приезда в Трисдорф он попросил разрешения маркграфа на применение своих красителей в изготовлении изделий. Среди них фигурировали красивейшие кожи марокканского, испанского и русского типов, которые получали из кож очень плохого качества, красивая турецкая пряжа и т. д.
