— Еще охота. Вай-вай, во она! Спросите у Федора. Раз сломал ногу. Так, наотрез. Больше не ломал. Сам грузин. Все.
Снова хохочут ребята.
А примечательного в жизни и у Василия, и у Федора, казалось, и на самом деле было маловато. У того и у другого — образование три класса, оба еле изъясняются по-русски и оба обычно предпочитают молчать. Василию казалось, что Федор по-русски знает лучше его. А Федору, наоборот, кажется, что Василий говорит лучше. Все же, когда останутся наедине, разговорчивее становился он, Василий. Так получилось и в тот самый вечер. Ребят вызвали на комсомольское собрание. Разговор шел вокруг событий дня. Вспомнили и про девушку из Полоцка. И вдруг Василий с необычным для него волнением сказал:
— Знаешь, друг, хочу домой, сильно хочу. Вай-вай… Ты же слышал. Чего только не бывает на фронте. Вай- вай… Мои далеко от фронта живут. Это правда. Но все равно меня тянет туда. Ты не думай, что я трус. Фашиста не боюсь. А вот семья, жена… Ох…
На вопрос, при чем тут девушка из Полоцка, он долго объяснял. И с каждым словом все горячее, будто доказывал свою правду перед невидимым человеком, который не хочет его понять. Женщине, как он говорит, от войны, оказывается, достается больше, чем мужчине. Мужчина погиб, и все с ним. Ей надо оплакивать его, кормить детей, семью. В детские годы он, Василий, видел женщин в вечном трауре, одетых с ног до головы во все черное. Те были вдовы гражданской.
— В моей Грузии черных вдов, однако, сейчас стало много. Ох, не хочу, чтоб моя Вера ходила в черном. Как она одна поднимет на ноги Циалу, Ленку?
В обычное время Василий предпочитал отмалчиваться, выглядел спокойным, степенным. Некоторые ему говорили, что он не похож на грузина. Тогда он иногда огрызался: "Грузин балаболка что ли? Или грузин джигит? Джигит не надо. Я обыкновенный, как все вы".
Федор не знал, в каких условиях вырос его друг, но все же знал и чувствовал, что мнргое роднит их. Оба из простой крестьянской семьи. Оба участвовали в организации первых сельских артелей, оба работали немного в промышленности: он, Федор, на золотых приисках Алдана, а Василий на рудниках Рустави. Они почти ровесники — Василию 34, Федору 33. Оба семейные: у Федора два сына, у Василия две дочери. Оба коммунисты: Василий Шалвович вступил в партию за два года до войны, Федор — летом 1942 года на фронте. Как снайперы стали отличаться также одновременно, с ноября 1942 года. Такая была одинаковая судьба у них — у сына "Солнечной Грузии" и у сына "Полюса холода — Якутии". Но у них была одна общая родина — Россия, одна общая колыбель — труд.
Трудится Федор столько, сколько помнит себя. Приучил к труду старший брат, который всю жизнь работал за двоих. Так, идя на покос, приготовит заготовку для саней, а возвращаясь домой, несет ее на плечах домой. Зимой днем возит сено, по вечерам бондарит или столярничает. Как нужда заставит, днем ходит на строительство, а ночью принимает участие в выгрузке баржи. Выходных у Охлопковых не было. Они работали в сутки обычно не менее 12 часов. Когда пароходы топились дровами, на заготовку дров они с Иннокентием Никитиным обычной пилой пилили и ставили в день 40 кубов дров. Колол и ставил штабеля Иннокентий, а братья пилили.
После вот такой спартанской школы трудом Федор приобщился к технике, когда он в 1932–1933 годах по призыву комсомола работал на приисках Алдана сначала в шахте, затем на драге. Условия были непривычные и тяжелые. Люди, не знакомые с трудом под землей, в шахты спускались без спецовок, в одних ичигах вместо сапог. Не хватало не только спецодежды. Жили в барачных комнатах по 30–40 человек. В столовых кормили лишь в обеденный перерыв. Первая из них предназначалась для стахановцев и для тех, кто завоевал переходящий вымпел в выполнении дневных, недельных, месячных заданий. В старой обычной столовой, если чуть зазеваешь, то можешь остаться и без обеда. Щи со свежей капустой давались где-то до ноября. Затем наступала пора кислых щей с кусочком мяса, потом и без него. С марта или с апреля в столовой кроме кислых щей и соленой рыбы ничего не давалось. Май-июнь, до подхода первых пароходов — это уже пора полуголодной жизни с фунтом хлеба и хвостиком селедки в день. Людей поражала цинга. Их, ползущих на карачках, из-за отсутствия лекарств вывозили на первый зеленый лук прямо на поле. За ними приезжали через одну-две недели. Скудное питание у многих вызвало туберкулез легких. Даже Федор, неприхотливый с детства к еде, нажил было туберкулез, но после приезда домой быстро поправился.
Конечно, сейчас об этом мало когда вспоминает. Но из житейской закалки, которую он прошел в Алдане, главным приобретением для него были: общение с рабочими людьми, братание с ними и знакомство с техникой.
Зато он помнит разные, по его пониманию, необычные случаи из своей жизни. Раз Федор Старший при очистке водопоя ото льда, сломав черенок, выронил ледокол на дно озера. Ледокол оказался единственным и без него нельзя было прожить и дня. И его, девятилетнего мальчика, Федор Старший заставил раздеться в январскую стужу наголо и нырнуть в водопой, завязав его за ноги веревкой. Когда нашел на дне этот злосчастный ледокол, Федор Старший вытащил мальчика из водопоя и, завернув тут же в заячье одеяло, увез на санях домой.
А это приключилось, когда он был уже подростком. Шел ледоход на Алдане — реке широкой и с быстрым бурным течением. Человеку, за взбалмошный характер и необъяснимые выходки прозванному недоброжелателями Василием Сумасбродом, к перелету гусей надо было перейти через реку на остров. Василий Сумасброд в напарники взял Федора. С шестом на руках они прыгали со льда на лед. И, как Федору показалось, легко перешли бушующую реку.
Как-то раз, уже будучи в колхозе охотником, чуть было не попал в лапы медведю, вырвавшегося из бревенчатой пасти. Когда Федор подходил к пасти, медведь уже мог встать на ноги и с ревом пошел на него. Нетрудно предположить, что было бы, если бы ружье оказалось незаряженным.
Но, независимо от того, что помнишь или не помнишь, подобные приключения вряд ли серьезно влияют на судьбу человека. А навыки, приобретенные в труде, как понимает Федор, просто ничем незаменимы и на войне. От труда закалка и выносливость, смекалка и уверенность. Более того, тот, кто ценит и любит труд, и к людям отзывчивее и добрее. Честность и благородство также исходят только от труженика. И, наконец, труженик менее зависим, менее уязвим, потому что он все за себя делает сам.
Вот почему Охлопков и сейчас земляные работы выполняет на совесть. Многие толкуют так: будем наступать — эти траншеи заставляют рыть для отвода глаз. Немца не обманешь. ^Он и без того все видит и знает. А Федор от своих требует, чтоб они без лишних слов выполняли задание. Откуда знать солдату каждый раз то, что ему следует делать. К каждому наступлению ведь подготовка бывает разная. "Знаешь, что тебя ждет? Ну вот, выполняй приказ это твой долг", — всегда повторяет он. Или еще скажет: "Рой, лишь земля прячет солдата". А так наступления ждут все. Ждет и готовится и Охлопков.
