Правда, у Марины Влади были иные критерии счастья. Когда она только появилась в нашей компании, рассказывал режиссер, то воскликнула: «Ваше счастье, что вы не понимаете, насколько бедны!» А им не с чем было сравнивать. Даже если в доме оставался рубль, Лиля всегда умудрялась накрыть стол для гостей: покупала буханку «Бородинского» и пару-тройку плавленых сырков. Бутербродики ставились в духовку, потом украшались крохотными кусочками огурца и помидорки... Пальчики оближешь!
Марина гордилась тем, что была свидетелем создания и первым слушателем многих сочинений Высоцкого: «Были тексты, которые очень долго не материализовывались, он про них думал. Я чувствовала, как они рождаются... Вдруг он вставал ночью и, стоя, писал там на бумажке какие-то обрывки, и из этого рождалась песня через какое-то время. Ему нужно было написать то, что у него в голове было. Я всегда была первый зритель или слушатель. Он очень любил, когда работал, чтобы я лежала на диване, около стола. Я засыпала, конечно. Он меня будил, пел. Я снова спала...» «Мы общались не только как муж и жена, мы общались как люди, как актеры. И я думаю, что, конечно, ему помогала. Не писать, конечно, — это не моя сфера...» Когда Марина говорила о том, что не помогала Высоцкому писать, она напрасно скромничала. Без нее не родились бы у поэта прекрасные стихи: «Нет рядом никого, как ни дыши.»,«Это время глядело единственной женщиной рядом..», «Не сравнил бы я любую с тобой, хоть казни меня, расстреливай!..», «Кровиночка моя и половинка..!», «Я жду письма_ Мне все про тебя интересно...», «Люблю тебя сейчас, не тайно — напоказ!..»..
Друзья, в частности Иван Дыховичный, считали, что Марина «исключительно положительный персонаж в творчестве Высоцкого. Она его приобщила ко многим вещам, которых он до нее не знал... Была бы рядом с ним какая-то красотулька или обывательница, или баба, которая бы просто заставляла бы его бабки зарабатывать, он пел бы без конца концерты, ни одной новой песни бы не написал. Просто тиражировал бы то, что уже сделано...».
Да, Марина приближалась к российской культуре через андеграундную культуру Высоцкого. А он через Марину приобщался к шедеврам мировой культуры. И, сам того не замечая (видели друзья), с каждым общением с новыми людьми на Западе он с точки фения культуры становился глубже и тоньше.
Их жизнь с Мариной переполняла высокая поэзия, но случалась и черствая проза. Такие мелкие, но чувствительные укольчики. Слава богу, Марина не обращала на них внимания.
Как-то в театре они случайно встретились с почтенным кинорежиссером Эльдаром Рязановым. Владимир решил познакомить его со своей очаровательной спутницей. Тот галантно запротестовал, мол, к чему, кто же не знает непревзойденную Марину Влади! Разговорились о том, о сем. Потом Высоцкий поинтересовался, правда ли, что режиссер собирается экранизировать «Сирано де Бержерак»? Сказал: «Мне бы хотелось попробоваться». Рязанов потом казнился, что, не подумав, ляпнул: ««Понимаете, Володя, я хотел бы снимать в этой роли не актера, а поэта». — «Но я тоже пишу», — застенчиво возразил Высоцкий.
...В гримерке театра на столике валялся какой-то журнальчик. «Молодая гвардия», апрельский номер. Владимир полистал, открыл наугад первую попавшуюся страничку, ого! — «...Хочу сознаться, что в последнее время мне как-то разонравились песни о кострах, тропах, палатках и прочих туристических атрибутах. И даже во многих песнях о горах я научился улавливать фальшь, наигрыш... Я это уже слышу, например, в таких словах, как «можно свернуть, обрыв обогнуть, но мы», мол, «выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа»...
Хм, надо же. Любопытно, это кто ж такое написал? Ага, Владимир Чивилихин. «Пестрый камень». Повесть в письмах». Даже не слыхал о таком. И что же тезка еще пишет?..
«..Даже охватывает презрение к такой позе, к такому вранью. Ни один высокогорник нарочно не выберет трудный путь, да еще столь же опасный, как военная тропа, если можно его избежать. Он именно свернет и обрыв обогнет, чтобы зря не свернуть шеи...»
Тьфу ты! Он что, этот Чи-ви-ли-хин, считает, что я инструкцию по альпинизму в стихах должен сочинять? Идиот. О чем же еще в этих «письмах»?..
«..А еще хуже, что есть среди авторов таких ходячих песен подонки, которые подсовывают грязненькие текстики, спекулируют на политике, сеют в здоровой среде микробы подозрительности и неуверенности, отражая, должно быть, суть своих слабых душонок. Один мечтает «рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую», другой модернизирует блатной жаргон и осмеивает все, даже самое святое...»
Интересно, кому этот Чи-ви-ли-хин свои «письма» адресует? Прямо в ЦК или на Лубянку? Вот же паразит. «На теле общества есть много паразитов...»
Настроения — как не бывало. Душу бы юн из этой «слабой душонки». Мне только этих «писем» сейчас не хватает. Там «шеф» рвет и мечет, а тут еще Чи-ви-ли-хин нагадить норовит... Когда же они угомоняться? Ладно, разберемся. Так, Марина ждет возле «России» к 12. Успеваю...
В этот полуденный час в пресс-баре международного кинофестиваля посетителей было совсем мало. За столиком у громадного окна потягивали пиво двое молодых людей.
— Скоро начнут подтягиваться, — ухмыляясь, сказал один из них в сером костюме. — Как тебе пивко, Данек? Легче стало?
— Да, Сережа, спасибо, — из вежливости ответил второй, красивый, статный, уверенный в себе парень с роскошной шапкой золотистых волос. Говорить ему сейчас совершенно не хотелось.
— Данек, ты на прием поедешь?
— Да нет, неохота. После вчерашнего как-то не тянет...
— Наш человек! — обрадовался первый и вдруг уставился в окно. — Смотри, кто идет! Высоцкий!..
Рыжеволосый парень увидел, как к интуристовскому автобусу, стоящему возле отеля, быстрым шагом приближался какой-то невысокий, крепкий человек в джинсах У дверей автобуса его остановил милиционер и что-то начал требовать. Крепыш эмоционально принялся отвечать, тыча в окно автобуса рукой. Но перепалка продолжалась, и в конце концов страж порядка бесцеремонно оттолкнул нахала, который рвался в автобус с важными иностранными гостями фестиваля. Парень вырвался из его рук и принялся яростно пинать автобусные колеса! Все напоминало старое немое кино: за стеклом не было слышно, кто там и что кричит, но по выражению лиц легко было догадаться. Вокруг уже собралась толпа зевак Милиционер стал махать руками — и автобус выкатился со стоянки. А парень, который пытался ворваться в запретную машину, медленно и обреченно, дыша, как побитая собака, побрел к гостинице.
— Это — Высоцкий, Данек, — быстро сказал своему визави мужчина в сером костюме. — Я его немножко знаю, сейчас познакомлю.
