Ознакомительная версия.
Между тем в 1945 году в молодой семье появился первенец, которого назвали Иосифом. Конечно же, в честь Сталина, хотя и Григорию обижаться было не на что – его отца звали так же. «Я беззаботно родила ребенка и не думала о нем – его растили две няни – моя и та, которая вырастила Яшину Гулю, мою племянницу».
Светлана бросает эту фразу походя, похоже, не задумываясь, какое впечатление она произведет на читателя. А впечатление остается. Мимоходом брошенная фраза проливает свет на многое, происшедшее позднее…
Светлана показала сына отцу уже после развода, когда тому было уже около трех лет, и он деду, неожиданно для нее, понравился:
«…Мой отец, из своих восьми внуков, знал и видел только троих – моих детей и дочь Яши. И хотя он был незаслуженно холоден всегда к Яше, его дочь Гуля вызывала в нем неподдельную нежность. И еще странней – мой сын, наполовину еврей, сын моего первого мужа, (с которым мой отец даже так и не пожелал познакомиться) – вызывал его нежную любовь. Я помню, как я страшилась первой встречи отца с моим Оськой. Мальчику было около 3-х лет, он был прехорошенький ребенок, – не то грек, не то грузин, с большими семитскими глазами в длинных ресницах. Мне казалось неизбежным, что ребенок должен вызвать у деда неприятное чувство, – но я ничего не понимала в логике сердца. Отец растаял, увидев мальчика. Это было в один из его редких приездов после войны в обезлюдевшее, неузнаваемо тихое Зубалово, где жили тогда всего лишь мой сын и две няни – его и моя, уже старая и больная. Я заканчивала последний курс университета и жила в Москве, а мальчик рос под «моей» традиционной сосной и под опекой двух нежных старух. Отец поиграл с ним полчасика, побродил вокруг дома (вернее – обежал вокруг него, потому что ходил он до последнего дня быстрой, легкой походкой) и уехал. Я осталась «переживать и переваривать» происшедшее, – я была на седьмом небе. При его лаконичности, слова: «сынок у тебя – хорош! Глаза хорошие у него», – равнялись длинной хвалебной оде в устах другого человека. Я поняла, что плохо понимала жизнь, полную неожиданностей. Отец видел Оську еще раза два – последний раз за четыре месяца до смерти, когда малышу было семь лет и он уже ходил в школу. «Какие вдумчивые глаза! – сказал отец, – умный мальчик!» – и опять я была счастлива.
Странно, что и Оська запомнил, очевидно, эту последнюю встречу и сохранил в памяти ощущение сердечного контакта, возникшего между ним и дедом… Портрет деда он поставил на своем письменном столе. Так он стоит вот уже несколько лет… И снова я вижу, что я плохо еще понимаю жизнь, полную неожиданностей…»
«А вот моя Катя, несмотря на то, что мой отец очень любил ее отца (как и всех Ждановых), не вызвала в нем каких-либо особо нежных чувств. Видел он ее всего раз. Ей было года два с половиной, такая забавная, краснощекая кнопка с большими темными, как вишни, глазами. Он рассмеялся, увидев ее, и потом смеялся весь вечер…»
Катя, «забавная, краснощекая кнопка», – стала плодом любви следующего брака Светланы – брака с Юрием Ждановым, сыном любимого соратника Сталина Андрея Жданова, правда, уже умершего к тому времени. Светлана пишет, что вышла она за Юрия без особой любви и чуть ли только не для того, чтобы угодить отцу. Однако не такой она была особой, чтобы даже ради отца смирять и насиловать свои чувства. Но чего не напишешь ради красного словца, а уж если произведение предназначено для продажи в «свободном, цивилизованном мире», то признаться в чувствах к сыну гонителя творческой интеллигенции, ненавидимого этой интеллигенцией едва ли не больше самого Сталина, конечно же, невозможно. А вот ее родственники и знакомые говорят об их браке совсем другое. Так, Гуля, племянница Светланы и дочка Якова, запомнила ее счастливой невестой, примеряющей у зеркала роскошное белое платье. А они с няней любуются на нее – сияющую от счастья и все время повторяющую: «Мой Юрочка лучше всех!»
Актриса Кира Головко, которая в то время входила в одну компанию со Светланой и Юрием, тоже вспоминает, как Светлана надевала туфли на низком каблуке, чтобы не быть выше Юры, как просила найти для нее учительницу пения, потому что Юра – всегда душа компании, и поет, и играет, а она не умеет… Кира оказалась и одной из первых, кто узнал о их предстоящем разводе.
«…Как-то раз, когда я проходила Боровицкие ворота, меня кто-то окликнул по имени. От неожиданности я вздрогнула. Подняла глаза и увидела Светлану.
– Давай пойдем вместе, я хочу с тобой поговорить, – сказала она. Вид у нее был расстроенный. Дальнейшее я хорошо запомнила, потому что это был наш единственный разговор по душам…
– Кира, – начала Светлана, – мы разводимся…
Я была ошарашена. Мне казалось, что Юра и Светлана – это такая любовь! Ведь и пение, и туфли без каблуков – все это делалось ради Юры. И девочка родилась – видно было, что Светлана души в ней не чаяла.
(Теперь, когда по телевизору показывают Светлану, живущую в американском доме престарелых, оставленных ею детей, Катю, чья судьба сложилась особенно несчастливо, взгляд на события многолетней давности, конечно, меняется. Но я говорю о том, что было тогда, и не хочу подтасовывать свои ощущения задним числом.)
– Это мама Юры, – продолжала Светлана. – Она с самого начала была против того, чтобы он на мне женился. И вот сейчас все на грани катастрофы. Знаешь, дошло до того, что я даже кидалась к отцу!
– И что же он тебе сказал? – спросила я.
– Он сказал, что брак – это бесконечная цепь взаимных компромиссов, и что, если вы родили ребенка, то вам следует так или иначе семью сохранить.
– Ты рассказала Юре об этом разговоре?
– Да… Но это почти не подействовало… Мама его считает, что я загубила его талант как ученого и как пианиста…»
Там папа, тут мама, потом будет виновато правительство, система, в Америке – «сумасшедшая» миллионерша, сильно влияющая на Светланиного американского мужа… Словом, ужасные личности и ужасные обстоятельства. Все и вся, только не она, не Светлана…
А отец после развода со Ждановым сказал ей: «Ну и дура! В кои-то веки попался порядочный человек, и не смогла его удержать».
Впрочем, кажется, что со Светланой ему все стало ясно еще после истории с Каплером. Дурные гены, унаследованные, как ему казалось, от Ольги Евгеньевны, возобладали, страстность и невоздержанность в отношении с мужчинами с тех пор определяли многие повороты в ее бурной жизни. К счастью для него, большинство их произошло уже после его смерти. Но и того, что он увидел, было достаточно. Ничего хуже и позорнее для восточного человека, каким все же оставался Сталин, несмотря на «отрыв от корней», чем подобное поведение дочери, не могло быть.
Ознакомительная версия.
