Ознакомительная версия.
— Глупости! Забвение — непременное условие времени, — заметила жена.
— Хм, я понимаю, что забвение — это вторая смерть, которой великие натуры страшатся больше, чем первой, — попал в точку рассуждений супруги.
— Умирает любовь от усталости, а хоронит ее забвение. — Надежда повернула голову в сторону Николая и впилась карими очами в его усталые глаза. Ее взгляд оказался настолько холоден, что он на мгновение даже вздрогнул и отвернулся.
— Время покажет, — смягчил свою позицию Скоблин.
* * *
Петр Георгиевич Ковальский с целью вербовки генерала Скоблина и его жены Плевицкой ранней осенью, а точнее, 2 сентября 1930 года поздно вечером прибыл поездом в Париж из Вены. Выйдя на привокзальную площадь, он остановил такси и попросил отвезти его в отель в Мон-Сени. Номер в гостинице ему был заказан заранее людьми, близкими к резидентуре ГПУ в Париже.
Видно было, что новый постоялец нервничал. Ночь провел в раздумьях о том, как встретит его сослуживец, ведь сколько воды утекло, — десять лет не виделись! Лежа в постели и уставившись в потолок, он перебирал в памяти не столько дни совместной службы, сколько строил прогнозы на завтрашний день. Как он встретит его? Примет ли с распростертыми объятиями или с генеральской чванливостью холодно ответит вчерашнему подчиненному штабс-капитану Ковальскому? А как поведет себя, если предложить ему поработать на новую Россию? Потянет в полицейский участок, изобьет или примет предложение и согласится работать на СССР?
Обрывки коротких вопросов оставались без ответа и не давали уснуть. Поэтому ночь прошла в каком-то кошмаре, сделавшем его под конец ночи не отдохнувшим, а обессиленным, разбитым. Однако утром, освежившись холодной водой и с удовольствием перекусив в отеле, он покинул место ночного приюта.
Кто же такой этот вербовщик?
Сын железнодорожника, выпускник Одесского военного училища 1915 года в звании прапорщика. Летом того же года оказался на фронте. Через год он уже штабс-капитан. Чем не баловень судьбы — за полтора года он получил три чина. Его мужество и решимость были отмечены восемью орденами и медалями. Трижды получал ранения, но каждый раз возвращался в родную часть.
Штабс-капитан Петр Ковальский познакомился со Скоблиным в 1917 году при формировании Отдельного ударного отряда 8-й армии, затем они вместе служили в Корниловском ударном полку. Потом с остатками отступающей Добровольческой армии он оказался на территории Польши и был интернирован. Работал в Лодзи ночным сторожем, затем в строительной конторе техником-смотрителем. Советской разведкой был завербован в 1921 году. В Россию вернулся в 1924 году проверенным на лояльность к Советской власти.
В своей автобиографии он писал:
«От бессознательного монархиста под влиянием исторического хода событий, окунувшись во всю грязь белого движения всех оттенков, перешел на платформу Советской власти и отдал себя всецело в распоряжение ее передового авангарда — органов ГПУ».
Зная заранее место проживания Скоблина и Плевицкой, он под вечер поездом добрался до станции Озуар-лаФеррьер. Нужный дом нашел быстро, но на звонок никто не ответил. «Неужели уехали надолго отдыхать? — подумал Петр. — Но ведь меня предупредили, что семейство на месте». Не прошло и пяти минут, как подъехала автомашина с открытым верхом. Из нее вышел мужчина в сером костюме, ладно сидевшем на его фигуре. Он подал руку даме и тут увидел своего давнего сослуживца.
— Наденька, — воскликнул он радостно, — это же Петя, о котором я тебе рассказывал.
Молодой человек сделал шаг вперед и по-военному склонил голову на грудь:
— Штабс-капитан Петр Георгиевич Ковальский.
— Моя супруга — Надежда Плевицкая.
— Николай, ну ты удивил: кто же не знает «курского соловья», ставшего всемирно известной певицей! Ковальский поцеловал протянутую ею руку.
— Проходи, Петя, проходи, — предложил Николай, когда он открыл входную дверь. — Вот и хорошо, что ты приехал сегодня. У нас будут гости…
После весело проведенного вечера (было уже позднее время) Ковальскому хозяева предложили переночевать. А наутро решили пройтись по парку.
Ковальский больше интересовался, как живется его другу в Париже.
Говорили друзья тепло и непринужденно. Петр рассказывал о жизни в Москве, о великих стройках претендующего в великие державы государства.
— Что случилось со Слащевым? — неожиданно спросил Скоблин.
— Устроился Яков Александрович хорошо — преподавал в Военной академии и на командирских курсах «Выстрел». Погиб нелепо от руки невменяемого еврея. Говорят, это была месть за брата…
Несколько слов о командующем 2-м армейским корпусом генерал-лейтенанте Я. А. Слащеве. Это был смелый, решительный и умный командир. Имел девять ранений. Чтобы уменьшить невыносимую боль от ранения в живот в 1919 году, он стал колоть себе обезболивающее — морфий, а потом пристрастился к кокаину. После того как войска Русской армии покинули Крым, жил в Константинополе, где резко критиковал Врангеля, за что по суду был уволен со службы без права ношения военной формы.
По некоторым данным, в 1920 году Слащев лично приходил на переговоры к красным в занятый ими Корсунский монастырь под Бериславом и был свободно отпущен полномочным комиссаром Дзержинского.
Вообще Дзержинский до последних дней жизни к нему хорошо относился. Летом 1920 года, когда беременная жена Слащева Нина Нечволодова попала в руки большевиков, местные чекисты не решились ее расстрелять, а отправили в Москву, где ее допрашивал лично хозяин ВЧК. Он поступил по отношению к ней благородно — не только отпустил ее, но и переправил через линию фронта к мужу. После объявленной Советским правительством амнистии Слащев с семьей выехал из Константинополя в Москву, где устроился на преподавательскую военную службу.
Интересны воспоминания генерала армии П. И. Батова по оценке лекторского мастерства бывшего белого генерала на курсах «Выстрел»:
«Преподавал Слащев блестяще, на лекциях народу полно, и напряжение в аудитории было порой, как в бою. Многие командиры — слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск».
Генерал был убит 11 января 1929 года выстрелом из револьвера неким Лазарем Львовичем Коленбергом в служебном кабинете. Следствие велось в течение полугода. У Коленберга идея об убийстве возникла как реакция на жестокие репрессии и бесчинства по отношению к еврейскому населению со стороны белогвардейцев и убийство ими родного брата в Николаеве. Медкомиссия признала его невменяемым. Дело было прекращено и сдано в архив, а Лазарь Коленберг был выпущен на свободу.
Ознакомительная версия.
