Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны. "Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!"
Это мое любимое произведение Горького. Пусть чаще его читает наша молодежь..."
...Кузнецов понимал, что ждать выхода Даргеля непосредственно на Шлоссштрассе слишком рискованно, поэтому он поставил машину в переулке с таким расчетом, чтобы видеть ворота рейхскомиссариата. Предварительная информация оказалась точной: около половины второго весь путь от РКУ до особняка осмотрели охранники, а ровно в час тридцать (ни минутой раньше, ни минутой позже) из ворот РКУ вышел подтянутый сухощавый военный чиновник со смуглым надменным лицом. За ним вышагивал высокий майор с ярко-красным портфелем подмышкой.
Гитлеровцы успели сделать лишь несколько десятков шагов, как их нагнал светло-коричневый "опель". На какую-то секунду автомобиль притормозил, из него выскочил пехотный офицер. Военный не успел даже удивиться. В руке офицера блеснул ствол пистолета. Негромко хлопнули четыре выстрела. Качнувшись, рухнул на тротуар военный со смуглым лицом. Выронив красный портфель, упал рядом его адъютант.
И тут же пехотный офицер впрыгнул в машину, на ходу захлопнув дверцу, и "опель" рванул, быстро набирая скорость. Когда к месту покушения подоспели охранники, они нашли на мостовой лишь два окровавленных тела, четыре стреляные гильзы и вывалившийся при резком движении из кармана стрелявшего кожаный бумажник. А на Шлоссштрассе не было и следа светло-коричневого "опеля".
Кузнецов и его спутники немедленно вернулись в отряд. И потянулись казавшиеся бесконечно долгими дни ожидания. Из Ровно не поступало никаких вестей. Это тревожило, но не удивляло. Можно было предвидеть, что ни один связной не рискнет сейчас выбираться из наверняка оцепленного эсэсовцами, жандармами и полицаями города.
Николай Иванович заметно нервничал, и это было совершенно естественно: ему, конечно, как и всему штабу, не терпелось узнать о результатах покушения.
- Промахнуться я не мог, - говорил Кузнецов, - стрелял в упор.
Через несколько дней связные наконец доставили в отряд номер ровенской газеты "Волинь". Крупным шрифтом в ней было напечатано следующее сообщение:
"В понедельник 20 сентября, в 13 часов 30 минут, на улице Шлосс в Ровно были убиты выстрелами сзади руководитель главного отдела финансов при рейкхскомиссариате Украины министерский советник доктор Ганс Гель и кассовый референт Винтер. Те, кто дал убийце поручение, действовали по политическим мотивам".
Это казалось сущим наваждением: военный чиновник в высоком чине1, у которого не только фамилия, но и внешность была схожей с внешностью заместителя рейхскомиссара, адъютант с такой же красной папкой, тот же маршрут, то же время!
Да, оказывается, бывают и такие удивительные совпадения. Как стало известно позднее, министериальрат Гель за несколько дней до покушения прибыл в Ровно из Берлина и на первых порах по приглашению Даргеля поселился в его особняке на Шлоссштрассе. Сам Даргель в этот день по какой-то серьезной причине задержался в рейхскомиссариате, но Гель вышел из РКУ в обычное время.
На Кузнецова было жалко смотреть. Он разве что не плакал от досады, хотя никто и не думал его в чем-либо упрекать. Очень уж невероятным и редкостным было стечение всех обстоятельств.
- В следующий раз документы буду проверять, прежде чем стрелять, - в сердцах сказал он.
И все же командование было вполне довольно результатом покушения, так что расстраивался Кузнецов зря. Во-первых, сам акт возмездия прошел безукоризненно - значит, план операции, в сущности, был разработан правильно. Во-вторых, министериальрат Гель был фигурой достаточно важной, если и уступавшей положению правящего президента Даргеля, то самую малость.
Дерзкое уничтожение в самом центре "столицы" средь бела дня высокопоставленного чиновника имело одно важное последствие. Зиберт обронил свой бумажник возле убитых вовсе не нечаянно. "Утеря" была отправной точкой некоей комбинации, придуманной Медведевым и Лукиным. Сам бумажник с этикеткой дорогой берлинской фирмы незадолго до того был изъят у захваченного разведчиками видного эмиссара ОУН, прибывшего из Берлина. В нем находился паспорт с разрешением на поездку в Ровно, членский билет берлинской организации ОУН и директива (в виде личного письма) ее ответвлениям на Волыни и Подолии. В ней излагалось требование усилить борьбу с советскими партизанами в интересах вермахта.
Содержимое бумажника пополнили. Для убедительности в него вложили сто сорок рейхсмарок, двадцать американских долларов, несколько советских купюр по десять червонцев, а также три золотые царские десятки. Саму же директиву подменили другой, хотя и написанной "тем же самым почерком". В ней содержалось прямо противоположное указание: в связи с явным проигрышем Германией войны взять другую линию, начать действовать и против немцев, чтобы хоть в последний момент привлечь как-то симпатии населения.
Комбинация была рассчитана точно. Как уже отмечалось ранее, СД к националистическим главарям всегда относилась с недоверием, зная их склонность к изменам. В газетах оккупантов появилось многозначительное сообщение, что, хотя покушавшийся был одет в немецкую военную форму, на самом деле он принадлежал к числу лиц, не оценивших расположения германских властей и продавших фюрера. Далее газеты сообщали, что полиция безопасности уже напала на след преступников. Что ж, этот след привел их именно туда, куда и намечалось. За причастность якобы к убийству Геля и Винтера гитлеровцы арестовали, а затем расстреляли около тридцати видных националистов, а также сотрудников так называемого Украинского гестапо.
Сейчас на Украине иногда обвиняют Медведева и Кузнецова в том, что, дескать, по их вине оккупанты казнили за этот акт возмездия лучших представителей украинской национальной культуры и что такого учреждения, как Украинское гестапо, не существовало. Но репрессии в данном случае виднейших писателей, ученых, музыкантов вовсе не коснулись (кстати, самые видные из них были своевременно эвакуированы) - немцы расправились именно с активными деятелями ОУН и УПА в этом регионе, с которыми ранее сотрудничали в борьбе с советскими партизанами и подпольщиками.
Что же касается Украинского гестапо, то таковое существовало (впрочем, подобное имелось и в Белоруссии, и в оккупированных областях Российской Федерации). Правда, формально называлось несколько иначе: УТП - "Украинская тайная полиция". В ее функции входило наблюдение, в том числе с использованием секретной агентуры, за всеми русскими и украинскими служащими оккупационных учреждений, включая и полицию.
...И все же Кузнецов, хоть и успокоился немного, но общего удовлетворения первой операцией не разделял. Он не мог смириться с мыслью, что палач остался жив, и ему хотелось во что бы то ни стало довести дело до конца. Николай Иванович добился-таки разрешения вторично стрелять в Даргеля.
8 октября Николай Кузнецов вместе с Николаем Струтинским подстерег Пауля Даргеля, когда тот выходил из своего дома, и выстрелил в него несколько раз из той же машины, перекрашенной на этот случай в зеленый цвет. Правящему президенту удивительно везло - он и на сей раз остался невредим! Более того, разглядел нападавшего обер-лейтенанта германской армии с Железным крестом на груди.
Как и в первый раз, Кузнецов и Струтинский, хотя и с трудом, сумели уйти от погони. Но теперь уже ничто не золотило горькую пилюлю неудачи. Николай Иванович был расстроен вконец и нещадно корил себя за дрогнувшую от понятного волнения в решающий момент руку.
Оберегая своего самого ценного разведчика, командование не хотело, чтобы он в третий раз сделал попытку совершить покушение. Ему и так слишком везло в том смысле, что дважды удалось беспрепятственно скрыться от преследователей. Всегда так не будет, просто не может быть по теории вероятности. Но Кузнецов продолжал настаивать на своем и настоял...
