поломанными двумя руками вытащил его из воды. Нужно было ему искусственное дыхание сделать или хотя бы головой вниз потрясти. Нельзя было бросать его, оставлять на снегу. Борис (это тоже показала экспертиза) сам начал дышать, лежа на снегу, и дышал, пока не замерз. Шофер обессилел — оказалось, что у него сломана и нога… А остальные пошли искать попутную машину и оставили Борьку мокрого на снегу. Мы с Юрой Киселевым Бориса не оставили бы никогда… А мороз был большой. Замерз. Даже видно — уши синие, обмороженные.
Гроб несли только друзья. Машина похоронная. Улица Карта Маркса. Телецентр. Внесли цветы, венки. Один был особенный: «…от самых близких друзей-единомышленников». То есть от КПМ. От КПМ, которой давным-давно уже не было, но которая особенным образом жива в душе каждого из наших ребят. Дружба осталась, остался какой-то внутренний долг, какая-то сила, живущая в каждом из нас. Много венков. На одном лента: «УКГБ ВО. Воронежские чекисты глубоко скорбят… трагической гибели… коммуниста…» На похороны приехал с группой офицеров сам генерал. Стояли в почетном карауле. Они правильно сделали, что приехали на похороны, — отмежевались от тех «горе-чекистов», которые год держали нас в подвалах, а потом отправили в лагеря…
И, наконец, последний путь к кладбищу. Холод. Все наши — без шапок, хоть и долго шли. Митинг. Составленные из казенных блоков речи. Только Галя Поваляева, диктор, сказала несколько человечных, точных и по-женски грустных слов.
Глубокая, с нишей в торце могила. Суглинок. Слишком большая награда. Это Юрка на заводе тяжелых прессов сделал. Юрке много пришлось — и ограду, и венок, и собирать друзей со всех концов — все Юрка Кисель делал… Как всегда в тяжких случаях. Добрая и нежная душа — Юра Кисель. Рыдал, говорят, накануне, с ума сходил от горя…
Поминки. Снова речь о журналисте Батуеве. Но ведь Борис Батуев известен был в Воронеже не только тем, что он главный редактор телевидения. А все, словно сговорились, молчат о самом главном, что было в жизни Бориса. О том высоком взлете в юности и страшной его и нашей трагедии, которые озарили всю его жизнь. «Заговор молчания» нарушил я. Что я сказал?
— Борис был по-настоящему сильным человеком. Еще в юности он сумел повести за собой людей к возвышенному, светлому идеалу. Пусть это была юношеская романтика, пусть сейчас почему-то нельзя говорить об этом. Но почему нельзя? Зачем у нас шоры на глазах? Давайте отодвинем, снимем эти шоры и скажем вслух то, что знает каждый… Борис был руководителем организации… еще в юности. Можно об этом сказать? Конечно, можно. Нужно! Судьба Бориса была жестока, но возвышенна. Была большая, смелая честность и высота в этом благородном порыве!.. Жизнь есть жизнь, и обо всем, что было в жизни Бориса Батуева, можно говорить, не боясь. Плохого, дурного в ней не было. И та часть жизни Бориса, о которой мы нынче так старательно умалчивали, была его высоким нравственным подвигом!
В зале, а было на поминках человек сто, совсем стало тихо. О чем-то задумались офицеры. Глаза А. Чижова, который сидел напротив меня, были полны животного страха.
— Толя! Прочитай, пожалуйста, стихотворение «Кострожоги». Его Боря очень любил, — попросила Аня.
Я прочел «Кострожоги» и посвященное Борису стихотворение «Ты помнишь, мой друг? На окне занавеска…»
Над белоснежным проспектом Революции в черном небе сияла одна — единственная яркая звезда. Это была звезда Бориса Батуева.
— Да, это, конечно, Борькина звезда! — уверенно подтвердил мою мысль Юрий Киселев и добавил: — Знаешь, Толич, ты должен написать обо всем этом, о КПМ, о нашей юности.
— Напишу, Юра. Обязательно напишу.
Слава Богу! Я свой долг выполнил.
1988
По сведениям одного из членов КПМ, Игоря Струкова, — 63 человека. И. Струков — юрист по образованию, работает адвокатом в Москве.
Барак усиленного режима, тюрьма в лагере.
Одна из срединных строф оставалась с поправкой: «Тут был и я. Я помню твердо…» и т. д.
Школьное прозвище Бориса Батуева.
Эта фраза, всплывшая на следствии, интерпретировалась следователями в протоколах допросов так: «Б Батуев, говорил о необходимости свержения Советской власти, называя имя Вождя в искаженной, оскорбительной форме».
Ляговский был знаменитым стукачом-наседкой, уже несколько лет его использовали в таких целях. Он был действительно осужден, но не за плен, а за сотрудничество с немцами, за палачество. Жил он при городской тюрьме, в 020-й колонии, и вызывался в тюрьму УМГБ при необходимости.
В сталинские годы в следственно-судебной практике так называемая презумпция невиновности не применялась, то есть для осуждения обвиняемого достаточно было одного лишь его признания, даже при наличии фактов, противоречащих признанию даже при полнейшей невозможности совершения самого преступления.
Плюс остатки разгромленных групп, о которых уже говорилось. Итого, двадцать человек!
Иван Подмолодин был уже увезен в психиатрическую больницу.
Длинные тонкие хлысты или жерди, на которые закатываются баланы, прокладки между слоями бревен.
Именно так — больничка — называли на жаргоне крупные лагерные больницы.
СВИТЛ — Северо-восточные исправительно-трудовые лагеря, система «бытовых» лагерей на Колыме. В этих лагерях был немалый процент заключенных со статьей 58–10. Каждый мечтал попасть туда. В сравнении с Берлагом СВИТЛ казался раем.
Фрайер — обычно объект воровского промысла — грабежа обмана и т. п. Битый фрайер — человек, не принадлежащий к блатному миру, однако умеющий за себя постоять, его легко не проведешь, он может и сдачи дать.
То есть делили любую добытую пищу поровну. Высшая степень дружбы в лагере.
В 1954 году рудообогатительная фабрика в Бутугычаге закрыта, сейчас от нее остались лишь хрупкие руины.
Жук, жучок — вор.
В данном случае — письмо.
Я в своем письме посылал им привет поэтический.
