Однако Данило Круль поклялся, что пушка будет оборонной, предназначенной лишь для защиты Львова, и Иван Федоров, в конце концов, согласился.
Вместе с Данилой Королем они отправились в Краков. Из королевской казны ему были выделены средства на приобретение меди и других необходимых материалов, Иван Федоров вернулся во Львов и принялся за работу.
Во время работы над пушкой он открыл в себе еще один талант — военного изобретателя и изобрел принципиально новое артиллерийское орудие: многоствольную «складную пушку», которая «позволяет из отдельных частей составить пушки, кои разрушают и уничтожают самые большие крепости».
Изобретение орудия массового поражения плохо сочетается с образом гуманиста-просветителя. Но Иван Федоров был человеком своего времени, когда войны велись непрерывно и были само собой разумеющейся частью жизни.
Изобретение сулило хорошие доходы, которые могли бы обеспечить типографию. Но, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы вложить новое мощное оружие в руки Стефана Батория — врага России. Иван Федоров призадумался, куда можно пристроить своё изобретение, чтобы оно не нанесло вреда его родине. В конце концов он решил предложить проект новой пушки императору Рудольфу II — главе Священной Римской империи германской нации, включавшей в себя Германию, Австрию, Чехию, Венгрию и некоторые другие земли. В 1580-х годах между Москвой и императором Рудольфом намечалась военная коалиция.
Иван Федоров отправился через Краков в Вену, где находился императорский двор. Рудольф заинтересовался изобретением, но согласился заключить договор лишь после того, как пушка будет изготовлена. Поразмыслив, Иван Федоров рассудил, что венценосный заказчик скорее всего хочет воспользоваться его работой и уклониться от оплаты. Как и всякому живущему собственным трудом человеку, Ивану Федорову не раз приходилось сталкиваться с такой ситуацией, но возвращаться ни с чем ему не хотелось и он написал письмо другому европейскому венценосцу — курфюрсту саксонскому Августу.
Это письмо стало достоянием исследователей относительно недавно — в 1964 году его нашел в фондах Тайного архива земли Саксонии польский историк техники В. Губицкий.
Письмо это представляет огромный интерес в нескольких отношениях. Во-первых, это единственный известный на сегодняшний день документ, написанный рукой самого Ивана Федорова. Впрочем, E. Л. Немировский выражает сомнение, что письмо — автограф первопечатника: «Почерк письма тверд и хорошо отработан… Видно, что писал каллиграф-профессионал. Не писарская ли это копия?» Конечно, Иван Федоров мог заказать копию письма столь важному лицу профессиональному писарю. Но ведь и сам он наверняка владел ремеслом переписчика профессионально. Так что все-таки хочется думать, что мы можем видеть руку самого Ивана Федорова.
Во-вторых, письмо написано по-латыни. Это подтверждает то, что Иван Федоров был европейски образованным человеком.
И наконец, в письме Иван Федоров излагает сущность своего изобретения, которое, по мнению специалистов, будь оно осуществлено, произвело бы революцию не только в военной технике, но и в технике вообще. Таким образом, мы снова убеждаемся в многогранности и разнообразии талантов Ивана Федорова, характерном для людей эпохи Возрождения.
Иван Федоров с присущей ему обстоятельностью описывает свою неудачу при дворе Рудольфа. Не называя императора по имени, он пишет: «…некоторые вводили меня в заблуждение одними только посулами и одной только надеждой на выгоду, никакой платы не обещая, хотя и старались подсмотреть и раскрыть мое изобретение». Далее Иван Федоров описывает конструкцию своей пушки: «Такого рода пушку <…> можно разбирать на отдельные, строго определенные составные части, а именно, на пятьдесят, сто и даже, если потребуется, двести частей <…> Если бы такого рода орудие собирать и монтировать в безопасном и удобном месте, и ежели войско будет иметь его с собой в походе <…> то части или частицы такой пушки, пригодной для стрельбы, можно доделать и восполнить до числа пятидесяти за три дня и три ночи. Ежели бы, однако, такая пушка по какой-либо внезапной причине разорвалась, то только одна ее часть может быть повреждена, а не все орудие. Но такую малую составную часть можно доделать и присоединить за один день, конечно, если есть для этого необходимый опыт и знание. На обратном пути после победы над врагом можно такие пушки опять разобрать на части. Но если бы нужда была большая и неприятель очень теснил, то такого рода пушки за один день можно разобрать на части и разместить их отдельно. Кроме того, для подвоза и проверки такого орудия не требуются ни ящики, ни повозки на колесах, укрепленных железом. <…> Сто моих бомбард могут причинить неприятелю столько же вреда, сколько четыреста используемых до сих пор».
Иван Федоров запечатал письмо личной печаткой с изображением своего типографского знака и подписал: «Иван Федорович Москвитин. Типограф греческий и славянский».
«В исторической перспективе изобретение Ивана Федорова имело значение далеко выходящее за пределы военной техники. Уяснение смысла взаимозаменяемости способствовало созданию машиностроения, переходу от ручной техники изготовления машин к машинной», — пишет E. Л. Немировский.
Судя по всему, Ивану Федорову не удалось пристроить свое изобретение и Августу, вероятно, по той же причине, что и Рудольфу. Никаких сведений об изготовлении пушки нет.
Неизвестно даже, доехал ли Иван Федоров до Дрездена. Хотя косвенное подтверждение, что он там все-таки побывал, существует. Современник Ивана Федорова, известный немецкий востоковед Элиас Хуттер, живший при дворе Августа, в 1883 году пополнил свою библиотеку «Азбукой» Ивана Федорова и Острожской Библией, чему есть документальные свидетельства. Не исключено, что он получил их от самого Ивана Федорова, но, поскольку Хуттер поддерживал связь с волынским культурно-просветительным кружком, книги Ивана Федорова могли попасть к нему и другими путями.
Так или иначе, Иван Федоров вернулся во Львов.
* * *
Был конец месяца грудня, или, как называют его ученые люди, новембрия.
Иван Федоров побывал в магистрате, навестил Лаврентия Пухалу, обсудив с ним новые рисунки, договорился с торговцем бумагой и теперь возвращался домой.
Быстро темнело, в окнах загорались огни, отражаясь в мокрой булыжной мостовой. Иван Федоров подумал, что в Москве в это время улицы уже присыпаны первым снежком.
Дома Ивана Федорова ждали гости — Герасим Смотрицкий, пришедший со своим маленьким сыном Максимом[9].
