Ознакомительная версия.
В тот момент только с помощью Б.Н. Ельцина мне удалось отстоять свою точку зрения, которая базировалась на убежденности в необходимости сохранить межреспубликанские структуры. Комиссия Степашина также изменила эту свою случайную, извне привнесенную позицию, поддержав в конечном счете создание МСБ, ЦСР СССР и объединенных пограничных сил. До тех пор, пока существовал Союз, такой подход был единственно возможным и разумным.
Другая часть трудностей, которая возникала при создании КГБ России, могла быть отнесена к межведомственным и чисто личностным противоречиям, на мой взгляд неизбежным при выделении одной организации из другой. Я исходил из того, что КГБ России сам должен разработать структуру, функциональную подчиненность подразделений и штатную численность. Как и в других случаях, я считал интересы республики первичными. Однако следует признать, что общая установка не всегда срабатывала, когда дело доходило до конкретных исполнителей и вставал, скажем, вопрос о немедленном освобождении того или иного служебного помещения. Мелкие трения могли бы перерасти в конфронтацию, если бы не разумная, конструктивная позиция В. Иваненко, с которым у меня практически не было каких-либо спорных вопросов.
К сожалению, далеко не все в руководстве КГБ России проявляли и половину такта, терпения и взвешенности, которые были присущи Иваненко. Некоторые свое организационное бессилие прикрывали надуманными или просто ложными обвинениями в адрес центрального аппарата и лично Бакатина. Я считал и считаю ниже своего достоинства вступать в «полемику», не считал нужным как-то специально реагировать на все эти потуги, за которыми, по моему убеждению, скрывалось одно – стремление старых кадров КГБ поменять фасад и оставить все по-прежнему. Обвиняя меня во всех смертных грехах, сами они ничего конструктивного не предлагали и предложить не могли.
Я считал нецелесообразным раскалывать отдельные управления КГБ на союзную и республиканскую части. За исключением тех случаев, когда это было неизбежно (например, контрразведка, которой, как предполагалось, должны были заниматься и республиканские, и межреспубликанские органы), управления и отделы либо целиком переходили в КГБ России, либо оставались в МСБ. По моему убеждению, всегда можно было бы договориться о задействовании возможностей МСБ в мероприятиях КГБ России и наоборот.
К 26 ноября, когда был издан указ президента РСФСР № 233 «О преобразовании Комитета государственной безопасности РСФСР в Агентство федеральной безопасности РСФСР», в центральном аппарате российской Службы безопасности работали двадцать тысяч сотрудников и двадцать две тысячи – на местах. Это была уже полноценная организация, способная самостоятельно решать крупные задачи.
После создания АФБ разговоры о «смертельных схватках» между АФБ и МСБ не окончились…
Чтобы лишить политиканствующих деятелей в аппарате КГБ и АФБ удовольствия распространять сплетни и побудить их заняться будничной тяжелой работой, мы с В. Иваненко решили выступить с совместным заявлением (см. приложение 4).
Однако будущее МСБ и АФБ России зависело уже не от Бакатина и Иваненко. Оно решалось в тех драматических политических схватках, которыми был отмечен последний месяц 1991 года, последний месяц существования Союза.
Я уверен, что нормальный мыслящий читатель сумеет понять и оценить мою работу. Прежде всего, давайте не будем забывать, в каком всеобщем хаосе оказалась страна после путча. И в это безвременье спецслужбы (не КГБ СССР, а спецслужбы) были защищены от всяких сомнительных поползновений растаскивания, разрушения, использования в узких целях той или иной группировки. Чего-чего, а любителей тайных интриг вокруг КГБ всегда было немало, а с победой «демократии» их появилось видимо-невидимо. В это тяжелое время, при распавшейся старой и несформированной новой власти, как это ни удивительно, страна была защищена от многочисленных угроз. Без ложной скромности скажу: это была хорошо выполненная трудная работа, которой я до сих пор горжусь. Спецслужбы были сохранены, а «чекизму» в той мере, в какой это было возможно, был поставлен заслон, сказано – «нет». Конечно, кое у кого с окончательно атрофированной способностью непредвзято смотреть на жизнь, это вызвало лютую ненависть.
В какой-то мере этого я ожидал. По-другому быть не могло. «Чекизм» – это идеология, а идеологию какими-то советами или приказами уничтожить нельзя. Все было так, как и должно быть. Так и продолжается сейчас, в середине 90-х гг. Мало этого, «чекизм» вместе с большевизмом переживает подъем. Пять лет перестройки, казалось, стали началом их заката в нашей стране. Но семь лет губительного «курса реформ» вернули большевизму такой авторитет в обнищавших массах, которого не было и в застойные годы. Так что «чекизм» рано укладывать в мавзолей. Он жил, жив и будет жить. До тех пор, пока в стране не начнется серьезный экономический подъем.
Заигрывать с чекистами я, в силу своего скверного характера, не мог и не могу. Всегда говорю то, что думаю.
Но никогда не думал, не говорил и не делал, что в тех очень сложных и опасных условиях могло бы ухудшить и без того находившуюся в плачевном состоянии систему безопасности страны. Она была в нокауте после нелепого удара путчистов, которые и сами, наверное, не могли понять, что они наделали… Большего вреда триаде КГБ – КПСС – СССР, чем нанесли путчисты, не мог бы вообразить в своих мечтаниях даже самый отъявленный антисоветчик. «Империя зла» рассыпалась в одночасье. Все партийные «программные заявления», постановления и резолюции о «социалистическом выборе» унесло ветром истории.
Путч расчистил дорогу оголтелому антикоммунизму – большевизму наоборот. Восемнадцати– или уже шестнадцатимиллионная, «авангардного типа» партия даже не пикнула. Союз был на краю пропасти. КГБ затаился.
Я не собирался спасать КГБ как символ, как системообразующий стержень большевистского, сталинского государства, как «щит и меч» ленинской партии. Все это надо было разрушить. Но при этом следовало спасти и сохранить систему безопасности страны как таковую. Кадры спецслужб на сто процентов состояли из коммунистов, только они знали дело. Других профессионалов в стране не было.
При этом любая идеология должна была уйти из спецслужб и не показываться. Может быть, где-то я перегнул палку, и КГБ потерял по моей ошибке какого-нибудь талантливого генерала… Мне жаль этого генерала, но что поделаешь?
Тем не менее система спецслужб за три месяца после августовского паралича была оживлена и, более чем любое другое ведомство Советского Союза, подготовлена к тому, чтобы вписаться в новую союзную государственность.
Ознакомительная версия.
