Марк принес несколько отличных научно-фантастических книг, и они впечатлили меня. Я все еще продолжаю ломать голову над бедственным положением персонажей в этих футуристических сценариях. Вспоминаю также, как он поставил проигрываться альбом Брюса Спрингстина «Darkness on the Edge of Town». Это первый альбом, который я у него услышала – и глубоко поразилась.
Спрингстин писал песни, вызывающие воспоминания об Америке прошлых лет, но одновременно они предвещали новый образ будущего. Такие песни, как «Candy’s Room», «Racing in the Street» и «The Promised Land», выражали любовь к Америке, достигающей зрелости, и американской жизни. Боль и сомнение в этих песнях настолько искренние, что они выворачивали меня наизнанку. После войны во Вьетнаме, которая для многих в шестидесятых и семидесятых годах была равнозначна предательству, совершенному американским руководством по отношению к американцам и миру, я была поражена любовью Спрингстина к стране. Свежие, без ложной националистической сентиментальности, его песни были наполнены мечтами и обещаниями об Америке, а их мотивы впитались в кровь молодежи. Этот человек заслуживает награды.
Если будние дни в Идиллвилде были посвящены домашнему быту, то выходные – чудесным прогулкам на открытом воздухе. По субботам и воскресеньям мы поднимались в горы вместе с детьми: Сару привязывали на спину к Марку или Кэтти, Лизу – к моей груди. Как рейнджер, Кэтти знала лучшие тропинки, и мы вместе шли под соснами, чувствуя запах смолы в свежем воздухе, углубляясь в леса. Мы шли по самым красивым путям вдоль рек, а затем поднимались наверх, к скалам. Там, под ярким чистым небом, мы любовались верхушками высоких, вечнозеленых деревьев, простирающихся вдаль. Когда с тобой малыш, ты обречен прятаться в маленьких теплых комнатах, но в те моменты все было наоборот. Гуляя, я держала личико Лизы в ладонях, и она казалась очень довольной. Уверена, что ей нравилось, когда я счастлива, ведь она смотрела мне в лицо и отражала мою радость.
* * *
Порой жизнь в компании Кэтти и Марка становилась яркой и интересной, но серьезных разговоров о моих проблемах мы не заводили. Каждому из нас было меньше тридцати, и моего положения они не понимали, да и как могли понять? Моя жизнь находилась в раздрае, многие сочли бы мое положение позорным, и мы предпочитали не лезть в дебри этой ситуации.
Очень жаль, что тогда я не имела психотерапевта: он помог бы мне разобраться с проблемами. Мне это было не по карману, а потому я проводила дни без особых планов, понимая только необходимость заботиться о ребенке и надеясь, что произойдет нечто радостное и поможет забыть о моем одиночестве. Зачем-то я купила в местном книжном магазине справочник по определению подлинности кристаллов. Денег оставалось очень мало для столь экстравагантной покупки, но мне это было нужно.
В книгу вошли фотографии и точные изображения природных и искусственных кристаллообразований, а также сведения, где на земле и под землей можно найти кристаллы. Я обожала эту книгу и внимательно изучала все кристаллические формы, великолепные и идеальные. В детстве я владела изумительной коллекцией ракушек и думаю, что просмотр этих страниц стал продолжением любви к миру минералов. Но еще изучение идеальных геометрических форм предлагало мне нечто сильное и прекрасное, нечто большее, чем повседневные трудности, которые я испытывала. Художник, живущий во мне, не мог пресытиться этими картинами, требуя разглядывать их снова и снова. Сейчас я понимаю, что тогда, чувствуя себя забытой и подавленной негативными представлениями Стива обо мне, я видела в формах кристаллов и их блеске природную яркую элегантность и целостность – поэтику вдохновенного выживания. Они послужили предтечей той художественной деятельности, которой я занялась, когда Лиза пошла учиться в колледж.
В те дни в Идиллвилде мне нравилось наблюдать за Лизой и ее маленькими ищущими движениями носом, ручками и ножками. Она была как движение воды на поверхности: идеальное, волнистое удовлетворение. Люди смотрят телевизор, на огонь и даже на аквариумы – но смотреть, не отрываясь, на лицо ребенка? Я и представить не могла, что ее бесконечные гримасы будут так стойко меня притягивать. Иногда я держала ее вверх тормашками за ножки: оказалось, ей очень нравилось изучать мир под разными углами. Ее щеки свисали вокруг глаз, и на лице появлялась потрясающая улыбка, пока она медленно крутила головкой, чтобы восхититься перевернутым вверх дном миром. Как и я, она наслаждалась многообразием и движением.
Я также пела ей – выдуманные песни и музыкальные гаммы – и повторяла слова и короткие стишки, чтобы веселить и сохранять нашу связь. А Лиза издавала милые лепечущие звуки, которые казались похожими на абстрактную живопись, когда есть все цвета, но нет настоящей формы. Но однажды я с изумлением осознала, что ее лепет не случаен. Она очень точно имитировала каждое мое слово, песню и тон. Ее мир вдруг открылся для меня: она слышала и повторяла все, чем я с ней делилась. Эта структура связи «вопрос-ответ» между матерью и дочкой всякий раз помогала мне избавиться от грусти. Я удивлялась, что крошечное дитя может ухватывать так много информации и использовать в общении со мной. И ежедневная рутина неожиданно стала волшебной. У меня был волшебный ребенок.
Единственная вещь, которую она не повторяла, был скрипучий звук, какой я издавала горлом, доставая ее из кроватки или меняя ей подгузники. Я произносила его лишь потому, что он так сильно ее изумлял. Она приходила в восторг и смеялась, словно это был самый поразительный звук во всей вселенной, и она поражалась, что я умею его издавать. Я имею в виду, действительно очень поражалась, словно я обладала тайным знанием и передавала ей секреты вселенной. Кто знает, может, я и вправду это делала.
Первый раз Лиза улыбнулась мне в три месяца. Казалось, сияющее солнце восходило над новым миром. Дела шли на лад.
В том году я придумала идеи нарядов на Хэллоуин для сестры, ее мужа и себя. Мне нравится изобретать наряды, отражающие характер человека. Хотя я их не шью, я заправляю, подгибаю, разрезаю, вырезаю, вставляю, прикрепляю и привязываю материалы к нужному месту. Я была счастлива и переполнена чувствами, выполняя эту работу. Руки делали все прежде, чем я успевала подумать. Это была чистая забава. Мы так развеселились в тот день, и Марк и Кэтти не уставали повторять: «Черт возьми, тебе надо зарабатывать этим на жизнь». Я разукрасила Марка в черный и белый цвета, добавив к ним золотую слезу. Этот образ ассоциировался у меня со Стивом. Они были очень похожи: Марк и Стив. Оба очень сообразительны, ведомы страхом и драматичны. Марк начал с цилиндра, а я доделала остальное, добавив к образу накидку и разрисовав его лицо в черно-белую шахматную клетку. Последним штрихом стала золотая слеза в углу его глаза. Сестру я превратила в монашку, мать-настоятельницу, облачив ее в кипы розовато-лиловой и белой ткани, которая была у нее дома. На Кэтти вовсе отсутствовала косметика. Свое лицо я раскрасила в белый цвет и укрылась прозрачной сеткой для ловли москитов. Я была привидением. Никаких шуток, не так ли?
