Фашистский истребитель Ме-109 «Ф» превосходит «харрикейн» в скорости почти на сто километров. А у кого скорость, тот владеет и высотой. Высота обеспечивает все: и свободу выбора цели, и маскировку солнцем, и внезапность нападения, и скоротечность атаки. Но ни эти преимущества, ни численное превосходство не спасают авиаторов противника от потерь. Гитлеровцы, кажется, разобрались наконец, что воюют не над Ла-Маншем. Это там они похвалялись в 1940 году, что встречи с «харрикейнами» напоминают охоту на куропаток. А здесь на «харрикейнах» советские летчики и советские пушки, разящие наверняка.
1936 году группа советских авиаторов прибыла в Испанию, чтобы защищать молодую республику. Среди них были два тогда еще совсем молодых летчика — Никитин и Багров. Как-то в обеденное время над аэродромом, где стояли их самолеты, появились фашистские истребители «мессершмитт» и «фиат». В считанные минуты Никитин и Багров поднялись в воздух. Бой был непродолжительным. От меткой очереди Никитина загорелся «мессер». Багров сбил «фиат».
Испанские летчики-республиканцы с ликованием встретили эту победу. Николай Никитин (или Николас, как они его звали) сразу, что называется, вырос в их глазах. Как и его товарищ, он был отличным пилотом и отважным воином. Республиканские летчики многое переняли у него. За героизм и мужество, проявленные в боях той поры, Николай Михайлович Никитин был награжден орденом Красного Знамени. Еще один такой орден получил он после советско-финляндского военного конфликте. Великую Отечественную войну Никитин встретил закаленным в воздушных схватках летчиком. Он командовал эскадрильей и, сражаясь в небе Ленинграда, сбросил на землю не одного фашистского аса. Орденом Ленина, третьим орденом Красного Знамени, орденом Красной Звезды увенчала страна его подвиги в эти годы.
В самый разгар напряженных боев на южном берегу Невы подполковник Никитин вдруг приказал собрать всех наших летчиков на совещание. Мы недоумевали: какое может быть совещание, если вылет следует за вылетом, если техники едва успевают заправлять самолеты горючим и пополнять боезапас? Но командир знал, что делал. Он устроил строгий и поучительный разбор ошибок, допускаемых нами в бою. Он не признавал никаких ссылок на малочисленность наших боевых групп, на недостаточную маневренность «харрикейнов».
— Да, нас немного, елки-палки, но мы воюем не числом, — говорил Николай Михайлович. — Маневренность у нашей машины слабая, зато пушки сильные! А ошибок допускать не имеем права. Летчики, как и минеры, ошибаются только раз.
Закончив разбор, Никитин посмотрел на часы:
— Думаю, что двадцать минут, которые нам удалось выкроить для этого разговора, оставят след. А сейчас вылет. Группу поведу я. Моим ведомым, — командир обернулся ко мне, — пойдет капитан Каберов.
Наша восьмерка столкнулась в том бою с двадцатью истребителями противника. Они держались в воздухе двумя ярусами: «мессершмитты» снизу, «фокке-вульфы» над ними. И те, и другие сразу же обрушились на нас, едва мы оказались в зоне их досягаемости. Атаки вражеских самолетов следовали одна за другой. Враг использовал свое преимущество в высоте и численности. Но Никитин умело руководил боем, и вскоре вспыхнул первый подбитый нами «мессершмитт». За ним пошел к земле второй. Однако фашистским истребителям все же удалось оттеснить нашу ведущую пару от остальных шести самолетов. Мы с командиром попали в трудное положение. Он передал управление шестеркой «харрикейнов» капитану Ефимову, а мне сказал по радио:
— Держись крепче, елки-палки, не пропадем!
И мы держались. «Мессершмитты» ничего не могли с нами сделать, пока четверка «фокке-вульфов» не пошла на нас в лобовую атаку. Прикрывая «харрикейн» Никитина от атак сзади, я не в силах был помешать «фокке-вульфам». Поврежденный мотор командирского самолета задымил, и Николаю Михайловичу волей-неволей пришлось выйти из боя. Я отбил несколько новых наскоков «мессершмиттов» и вывел командира из опасной зоны. С трудом дотянув до границы аэродрома, он благополучно приземлился.
Вскоре возвратилась на аэродром вся наша группа. Итог боя радовал: не потеряв ни одного своего самолета, мы сбили три вражеских истребителя.
Позже я не раз еще летал в паре с Николаем Михайловичем Никитиным.
— Сейчас мы им, елки-палки! — воинственно настраивался он, готовясь к новому бою против вражеских истребителей.
В веселую минуту ребята так и называли его, бывало, — «Елки-палки». И командир не обижался. В деле он был строгим, а на отдыхе — удивительно душевным человеком.
И еще хотелось бы упомянуть здесь об одной свойственной Никитину черте — о его удивительной находчивости, боевой сметке. Приведу такой пример.
Николай Михайлович ведет шестерку «харрикейнов» к Колпину. Мы прикрываем свои наземные войска на линии фронта. Когда до окончания срока прикрытия остается каких-то десять минут, по радио поступает сообщение: «Со стороны Гатчины курсом на Колпино — самолеты противника!» Едва мы развертываемся против них, как следует команда: «Задержать самолеты противника, не допустить к Колпину!» Легко сказать — задержать около сорока бомбардировщиков Ю-87 в сопровождении истребителей! Но мы вслед за Никитиным на полной скорости врезаемся в группу фашистских самолетов. Опасаясь столкновения с нами, они шарахаются в стороны. И все же два «юнкерса» сталкиваются и, объятые пламенем, падают на землю. Вражеские истребители теряют нас в строю бомбардировщиков.
Ю-87 и «харрикейн» — одномоторные самолеты. «Горбатый» истребитель английского производства по форме и размерам слегка напоминает «юнкерс». Но у того постоянно выпущено шасси. И Никитин идет на хитрость, Он приказывает нам всем выпустить шасси. «Как это выпустить шасси? — думаю я. — В бою нужны скорость, маневр, а тут...» Но приказ есть приказ...
Мы проходим сквозь строй «юнкерсов» и развертываемся, следуя за ними. На какие-то секунды фашисты принимают «харрикейны» с торчащими снизу колесами за свои самолеты. Этого достаточно, чтобы каждый из нас выбрал себе цель. Сбито сразу четыре бомбардировщика, два повреждены. Противник бросает бомбы, не дойдя до цели. Разворачиваясь в разные стороны, Ю-87 уходят на свой аэродром.
Уходим и мы. Но фашистские истребители бросаются в погоню за нами. Выручает нас группа капитана Ефимова, вышедшая нам навстречу.
Воздушный массированный удар по Колпину был сорван. Сорван благодаря мужеству и находчивости нашего командира.
— Где это я? — спрашиваю себя, вдруг очнувшись, В недоумении гляжу в круглые глаза приборов. Выходит, я все еще в кабине истребителя? Вот они, рычаги управления, тумблеры, кнопки. Сижу, пытаюсь очухаться. Кровь стучит в виски, во рту пересохло. Пробую подняться — не хватает сил.
