Ознакомительная версия.
Взрыва около разбитого грузовика с пулеметом я не слышал (оказалось, его и не было). Повернув голову вверх, увидел, что самолеты, по которым продолжали стрелять очередями оба наших орудия, развернулись и опять начинают пикировать на пушки, автомашины и танки. Было ясно, что вот-вот они снова сбросят бомбы на все эти объекты и дадут пулеметные очереди по людям. И тут почему-то на миг мне вспомнился однокурсник по Институту стали Лева Гробман, который прошлым летом на трудовом фронте прикрывал при воздушных налетах свою голову металлической частью лопаты. Я автоматически поступил так же, как он.
Внезапно рядом со мной очутился прибежавший откуда-то старшина Ермаков. Он несколько раз открыл и закрыл рот и, по-видимому, что-то сказал, но я ничего не слышал. Как только он тоже улегся возле меня, сразу метрах в сорока упала сзади нас в овраг и взорвалась бомба. Сверху посыпались осколки и другие мелкие тела. И тут неожиданно я почувствовал на правой стороне спины в нескольких местах резкие, но не очень сильные боли, напоминавшие уколы тонкими иглами. Я дальше не стал обращать внимания на эти ранки и появившиеся на нижней рубашке красно-бурые пятна запекшейся крови. Оказалось, что боли в спине были следствием проникновения в тело очень мелких осколков и других твердых частиц, поднятых с земли взрывом. Они прошли через гимнастерку и нательное белье так, что на них образовались лишь небольшие и почти незаметные с беглого взгляда дырки. Впоследствии места нахождения в спине твердых частиц сначала распухли, а потом пришли в нормальное состояние, но начали сильно чесаться. Две-три частицы примерно через полгода вышли из спины сами, а остальные выковыряли товарищи булавкой и иглой.
Произошло еще и невероятное явление: от взрыва бомбы у меня по какой-то неведомой причине неожиданно восстановился слух, и мне стало, как и прежде, все слышно.
…Наконец, все самолеты скрылись, к сожалению, без потерь, и мы с Ермаковым встали и отряхнулись от пыли и грязи. Я снял с себя поясной ремень с флягой на нем, вставил саперную лопату в висевший на нем же брезентовый чехол и вновь перепоясался. Затем мы со старшиной сказали что-то друг другу и молча отправились туда, где накануне стоял грузовик ЗИС с пулеметом.
Оказалось, что они полностью разбиты. Но нас ожидало более чем страшное зрелище, от которого я едва не лишился чувств: среди кучи обломков от грузовика и пулемета и других предметов торчали изуродованные и еще истекавшие кровью мертвые тела Чижа с обширной раной на груди и Лени, голову которого полностью снесло огромным осколком бомбы. Рядом в окопчике лежали серьезно раненные два других номера пулеметного расчета.
Увидев бездыханное тело по-отечески опекавшегося им все время мальчика Лени, Ермаков громко зарыдал и запричитал: «Это я тебя погубил, зачем же я взял тебя с собой, зачем же не оставил тебя дома, в городе! Где же, где же вы, наши самолеты, почему же вы не летаете и не защищаете нас!» Всего этого я не мог вынести и, едва сдерживая слезы, отошел прочь.
Посмотрел в сторону берега речки в балке и обнаружил, что грузовая автомашина с пленным немцем и его охранниками, так же как и наша с пулеметом, разбита и превращена в обломки, а людей с нее не видно: они либо погибли, либо лежат раненными. Неужели бедняге немцу пришлось принять смерть от своих же самолетов! Но мне было не до того, чтобы выяснять его окончательную судьбу.
Кругом чернели неглубокие воронки от взрывов бомб. Заметил, что один из двух ремонтировавшихся танков куда-то отъехал, а другой частично лишился пушки, вероятно, в результате попадания на него бомбы. Оба наших орудия выглядели целыми, и около них копошились боевые расчеты. Но несколько человек из второго огневого расчета и из взвода управления получили ранения разной степени тяжести. Убитых не было. Стояли на прежних же местах остальные три грузовика зенитной батареи. Не поменяла место расположения и поврежденная раньше автомашина медсанчасти. Из группы других, не наших автомашин две или три были полностью выведены из строя, а некоторые требовали ремонта, которым занимались их водители и шоферы уцелевших грузовиков.
Мне не осталось ничего другого, как явиться в распоряжение своего непосредственного командира – лейтенанта Кирпичева. Я доложил ему, стоявшему с каской на голове среди кучи стреляных гильз, о несчастье, произошедшем с пулеметным расчетом. Оказалось, что он об этом уже знал и что даже хорошо видел, как это произошло, и уже успел послать к раненым у разбитой машины медбрата с помощником. Затем я попросил лейтенанта сказать, чем же мне дальше заниматься. Он заявил, чтобы я отправился к закрепленному за нашим орудием грузовику и помог там его водителю Журавлеву привести в порядок автомашину, наверное также пострадавшую при налете.
И когда я прошел около половины пути до грузовика, вдруг услышал душераздирающие человеческие стоны и увидел пытавшегося ползти лежа на спине молоденького, моего возраста, тяжело раненного лейтенанта. По-видимому, он служил где-то в штабе, так как был одет в новенькую зеленую гимнастерку с не темно-зелеными полевыми, а с малиново-красными петлицами на воротнике и в темно-синие брюки-галифе, заправленные в добротные черные хромовые сапоги, начищенные до блеска. Гимнастерка на нем была разорвана посредине. Широкий (комсоставский) темно-коричневый поясной ремень его с латунной пряжкой в виде большой пятиконечной звезды был также разорван. На месте живота у лейтенанта зияла огромная открытая рана, из которой вытекала алая кровь, оставляя на зеленой траве красную полосу. Самым ужасным было то, что у раненого вывалились наружу из распоротого живота большим клубком темно-белые кишки, оборвавшийся конец которых тянулся за хозяином, ложась на траву прямолинейной трубочкой. Желудок лейтенанта тоже был пробит. От всей этой картины меня сразу потянуло на рвоту, но она не получилась, так как с утра я ничего не ел.
Заметив меня, хотя я и не имел при себе никакого личного оружия, несчастный лейтенант стал слабеющим голосом просить: «Товарищ, товарищ, умоляю тебя, ради бога, застрели меня, застрели меня!» Так же, вероятно, он обращался и к другим лицам, проходившим мимо него. Потрясенный увиденным и услышанным и не зная, чем помочь и даже что сказать бедному, явно обреченному на смерть ровеснику, я все же свернул с намеченного пути и добрался до грузовика медсанчасти, вокруг которого сидели и лежали более десятка раненых. Здесь заметил одну возившуюся с каким-то раненым пожилую медсестру, окликнул ее и, вытянув левую руку назад, закричал: «Там умирает лейтенант, помогите, помогите ему!» Как она дальше поступила, я не был свидетелем.
Ознакомительная версия.
