Встреча вторая. «Люблю из прошлого мотивы»
Май — из всех месяцев года месяц особенный, месяц праздник, месяц-победитель, как говорится, «праздник со слезами на глазах». Окружающий мир, воскресая, ликует! Окончились тяжелые великопостные испытания и ограничения. Именно в майские дни природа полностью освобождается от зимнего гнета, от последствий апрельских ледяных ветров, от неожиданных снежных нападок не сдающейся зимы — правительницы наших северных краев, которые смирились с ее почти полугодовой морозной беспрекословной властью.
Поэтому даже негромкое, только на солнечной стороне майское тепло воспринимается как блаженство необыкновенное. А майское небо?! Какие великие поэты и художники не воспевали его неповторимую красоту. А первая зелень трав и листьев?! Не надышаться! Не налюбоваться!
Май — месяц мира! Месяц Победы! И слез на глазах — когда 9 мая метроном тяжело отсчитывает секунды скорбной «Минуты молчания». Когда, шествуя в тесном строю памяти, ощущаешь себя соучастником «Бессмертного полка», который по численности превышает не только максимальный уставной состав этого воинского формирования, но превосходит его многократно, приближаясь к порядкам, соизмеримым с численностью народонаселения России. А в духовном счислении приближается к величинам, близким к Вечности и Бесконечности.
Май — это месяц труда! В мае в нашей писательской организации, завершающей полугодовой творческий сезон, дел «выше головы». Секции проводят отчетные заседания, отмечают литературные удачи, выявляют организационные недочеты, намечают планы на «летние каникулы». Писатели встречаются с читателями в школах, библиотеках, домах отдыха, университетских аудиториях и воинских частях. Но главное событие — это Международный книжный салон, который с помощью питерской исполнительной власти каждый год проводится в Санкт-Петербурге в последнюю декаду мая. Невозможно в нескольких словах передать напряженность этой подготовки, заняты практически все члены нашего Отделения. Но главной организующей и координирующей силой является, конечно, Борис Александрович Орлов. В один из таких кипучих дней, согласовав в секции свой план участия в Салоне, я заглянул в кабинет нашего председателя.
— Здравствуй, Борис Александрович!
— Здравствуй, Константиныч, — нехотя оторвав взгляд от бумаг и переведя его на меня, устало произнес Орлов. Потом, потирая виски, он снял очки и вопросительно повернул голову ко мне.
— Может, пора домой? Если не против, довезу, — поспешил я оправдать цель своего прихода.
— Довезешь, говоришь? — взбодрился мой начальник по писательскому цеху. — Попробуй. Только дай пять минут на сборы.
— Хорошо, жду внизу.
Когда Борис Александрович уже сидел в моей машине, я его бодро спросил:
— В каком районе живешь? Куда едем?
— В Кронштадт, — невозмутимо ответил он.
— Куда? — уныло переспросил я, надеясь, что неправильно понял своего попутчика.
— В Кронштадт. Я там живу. Что, Михаил Константинович, ты уже передумал везти меня? — сказал Орлов и с хитрецой посмотрел на меня.
— Конечно, нет, хотя скажу честно, никак не ожидал, что ты так «близко» живешь. Интересно, как же ты там оказался?
Борис Александрович не ответил, видимо, ответ был бы неоднозначным и долгим. Потом задал логичный вопрос:
— А как проехать в Кронштадт, ты хоть знаешь, Михаил Константинович?
— Знаю, по дамбе. Не раз бывал там.
— Дамбу открыли недавно, до этого мы добирались на пароме, теплоходе. Когда «Метеоры» ходили, намного быстрее получалось. А сейчас, не нарадуюсь, можно доехать различными видами наземного транспорта: на автобусе, маршрутке, такси.
— А Вы-то как добираетесь? — обратился я к Орлову на «Вы», подчеркивая свое восхищение его каждодневным бытовым подвигом.
— По-разному. Чаще — на метро до станции «Старая Деревня», а дальше — на автобусе, это если из города. Из Кронштадта обычно еду на маршрутке до станции метро «Черная речка».
Разведывательная беседа была исчерпана, и мы замолчали. Но Борис Александрович долго молчать не мог и нашел благодатную тему для продолжения разговора.
— Как я попал в Кронштадт, спрашиваешь? — то ли ко мне, то ли к самому себе обратился мой спутник. — Для меня самый любимый город — Ленинград, мой Санкт-Петербург. Я всю жизнь мечтал здесь жить и работать. Но флотская служба не выбирает мест. Где нужен, там и служишь. А как только представилась возможность и появился выбор, Москва или Санкт-Петербург, я, конечно, выбрал морской город. О Кронштадте даже не мечтал. Но так сложилась судьба, за что ей очень благодарен.
Опять пауза. И я молчал, понимая, что перебивать уточняющими вопросами поэтичный монолог моего товарища недопустимо. Это был даже не монолог, а восторженное признание в любви к своему городу и этой любви осмысление.
— Кронштадт ведь тоже Петербург, его неотъемлемая часть, его функциональный орган. Место особенное, подобных ему нет на свете. В свое время Кронштадтская крепость была мощнейшей военно-морской крепостью Европы, ее форты и батареи ни разу не подпустили неприятеля к Санкт-Петербургу.
Она была заложена Петром Г. Из-за неиссякаемой угрозы войны со Швецией крепость содержалась в постоянной боевой готовности, ее вооружение модернизировалась в соответствии с требованием времени. На гербе Кронштадта изображен котел. Знаешь, почему? По версии историка Бестужева, шведы под натиском русских, освобождавших остров Котлин, так быстро ретировались с поля боя, что оставили даже котел с готовящейся кашей, дымящейся на горящем костре. Отсюда и появился этот символизирующий быструю победу знак.
С Кронштадтом меня связывают и родственные узы. Удивительно, но именно здесь в Первую мировую и в Гражданскую служили матросами два брата моей бабушки, Фаддей и Иван. Оба они участвовали в Кронштадтском мятеже.
— Борис Александрович, а как правильно называть: мятеж или восстание? Я интересовался историей этого трагического события и заметил, что в книгах везде по-разному называют этот исторический факт.
— Да, сейчас выступление называют восстанием, а в советской историографии события, которые происходили в 1921 г. в Кронштадте, именовались «Кронштадтский мятеж», «Кронштадтская авантюра», «бунт моряков Балтфлота», а его участников называли «мятежниками» и «врагами революции». Понятно почему — чтобы принизить значение события, подчеркнуть якобы антинародную его сущность.
— Получается, что твои деды тоже пострадали. Там ведь расправа была жесточайшая, безжалостная, со всеми участниками. Большевики-ленинцы
