Ознакомительная версия.
51-й и 8-й корпуса были оттеснены на юг. У 14-го танкового корпуса дела обстояли не лучше. До этого он удерживал дорогу на Гумрак вместе с остатками 14-й танковой, 29-й и 3-й мотопехотной дивизиями. Бои продолжались до поздней ночи, 14-я танковая дивизия закрепилась в казарме инженерных войск, командование армии заняло универмаг на Красной площади, 4-й корпус обосновался в санатории.
В ночь на 27 января связь между 11-м и 51-м корпусами была прервана. В развалинах и в уцелевших домах вели круговую оборону отдельные, разрозненные группы, но, несмотря на это, частям 11-го корпуса под командованием генерала Штрекера пришлось отступить к северной части Сталинграда. Основной опорный пункт корпуса располагался теперь на территории тракторного завода.
В два часа ночи вся территория котла была разбита на две части – северную и южную, между которыми существовала только радиосвязь.
Затерянные в степи– Толпа безумцев, – пробормотал унтер-офицер Нивег 26 января 1943 года в 18 часов и вытряхнул из трубки пепел, постучав ею о голенище сапога лежавшего рядом солдата.
Солдат ничего не сказал, он и не мог что-либо сказать, так как его рот был забит снегом, а на груди в том месте, где располагалось сердце, зияло отверстие размером с рукавицу. Нивег не думал об этом неизвестном солдате, лежавшем под снегом, – таких неизвестных здесь было много и справа, и слева от него, – и было просто невозможно разгребать на всех трупах снег, чтобы найти личный знак, как то предписывал устав. «Позже, – подумал Нивег, – но только когда это будет».
От остатков пепла в трубке исходил жуткий запах – сено, которым набивали матрасы, было плохим заменителем табака. Командир этих безумцев встал, вслед за ним поднялись Нивег и остальные: связисты, несколько артиллеристов, два человека из почтовой службы, лейтенант из 71-й пехотной дивизии, два десятка пехотинцев из всевозможных частей и подразделений. Среди них были даже два пилота, сбросившие за день до этого груз над Ельшанкой, после чего их самолет был подбит русскими истребителями. Несколько тюков, сброшенных с самолета, были вскрыты, и содержимое сразу же разделили между солдатами. Всего их было пятьдесят шесть человек, собравшихся вместе. Вчера здесь еще находился командный пункт дивизии, а сегодня эти люди были готовы к тому, чтобы, не дожидаясь приказа, осуществить операцию «Лев» – прорыв был единственной возможностью уцелеть, даже если шансов на успех было ничтожно мало.
Нивег знал еще о двух группах, отправившихся пять дней назад из Сталинграда в южном направлении. После себя эти группы не оставили ничего, кроме раненых, голодных и замерзших людей, в конечном итоге – трупов. Одному богу известно, что стало с этими группами, во всяком случае, Нивег этого не знал, да ему и не до этого было – он был полностью занят своими собственными мыслями. Он думал о людях в рваных шинелях, которые иногда еще подавали признаки жизни, о домах, которые уже нельзя было назвать домами, о жалких лачугах, в которых еще недавно жили люди. Еще он думал о том, что захватить с собой в «дорогу, которая вела на свободу». Многое приходилось оставлять здесь: жестяные бидоны, в которых солдаты в лучшие времена приносили еду, небольшую рацию, которая работала до тех пор, пока не сели батарейки, покрытые ржавчиной автоматы. Нивег думал также о холодных как лед касках, ремнях, ранцах и всякой мелочи, которую солдаты брали с собой, переходя с одной позиции на другую. Автоматы и пулеметы приходилось оставлять только потому, что в ящиках для боеприпасов лежали пустые патронные ленты.
С собой люди брали то, что на них было: сапоги, шинели, одеяла и платки. В нагрудных карманах лежали несколько писем или фотографий. Личных документов, солдатских книжек и квитанций на довольствие уже давно не было, но у людей оставалось то, что для всех было очень важно, – желание вырваться из кольца и надежда на то, что удастся это сделать. Это была действительно «толпа безумцев», и у каждого из них был опыт, накопленный за последние полгода, тот опыт, который научил их различать, что главное и что несущественное, и действовать соответствующим образом. Сейчас важным были компас и какое-нибудь оружие. Часы у всех этих людей показывали время различных поясов земли, но всем было безразлично, закончится ли все по Гринвичу или по московскому времени. В тюках, сброшенных за день до этого с самолета, были ветчина, свиные консервы и завернутые в пергамент батоны хлеба. Набор этих продуктов был очень удачным, и каждый брал с собой столько, сколько мог унести. То, что оставалось, укладывали у дороги на тюки или шинели, а то и прямо на снег.
Старший лейтенант предупредил, что путь предстоял долгий, все понимали это и знали, что придется пройти сотню километров, но, рассчитывая на сотню километров, командир не знал, что тот фронт, до которого они намеревались добраться, находился от них на расстоянии двухсот пятидесяти километров.
Марш проходил довольно просто: первые тяжело ступали по глубокому снегу, шедшие сзади старались ступать в след впереди идущих. Солдаты, воевавшие раньше в различных частях, носившие разную форму, думавшие каждый о своем, теперь дружно шли ночью на юге Сталинграда, тяжело ступая по глубокому снегу. Несколько сотен метров прошли нормально, через некоторое время удачно добрались до Цыбенко. Там прозвучало несколько выстрелов, в результате которых были убиты лишь несколько человек, шедших впереди. Время от времени люди падали и оставались лежать, но другие шли дальше не останавливаясь. Солдаты шли мимо своих товарищей, от шинелей которых на снегу оставались жуткие пятна, но кровь ночью всегда кажется черной. Главное, что всегда находился кто-то, кто шел впереди, и не важно, что несколько человек не дойдут до цели и останутся лежать на снегу. Никто не задумывался об этом.
Южнее Краснова солдаты перешли через железную дорогу как раз в том месте, где несколько дней назад располагалась 371-я дивизия. Между Цыбенко и Рогачевом было приблизительно два десятка километров, но пройти эти два десятка километров нужно было по степи, по глубокому снегу. Люди брели, пробиваясь между горевшими вдалеке кострами, которые разжигали солдаты Красной армии и которые своими огоньками как бы указывали, куда следовало идти. Так группа дошла до реки – скорее всего, это была донская Царица, после чего немного севернее перешла через железную дорогу Калач—Сталинград и далее двинулась на северо-запад в сторону Камышевки. Пятеро, не сказав ни слова, остались в конюшнях, где раньше располагалась ветеринарная рота, – все эти помещения, построенные несколько недель назад, обладали невероятной притягательной силой. В километре севернее Калача люди перешли по льду через Дон, пересекли затем Лиску под Качалинской и вступили в бой с русской группой снабжения. После боя их оставалось только тридцать.
Ознакомительная версия.
