Ознакомительная версия.
Берия попытался нормализовать также отношения с Югославией, испорченные из-за резкой реакции Сталина на отказ Тито идти в фарватере советской политики. После смерти советского диктатора мало что изменилось: югославские руководители по-прежнему рассматривались как наймиты англо-американского империализма. Говоря словами Молотова, «было решено установить с Югославией такие же отношения, как и с другими буржуазными государствами, связанными с Североатлантическим агрессивным блоком: послы, официальные телеграммы, деловые встречи и пр.».
Берия же, используя возможности подчиненных спецслужб, сделал попытку продвинуться значительно дальше. Он вступил в конфиденциальную переписку с А. Ранковичем — заместителем председателя Союзного исполнительного веча Югославии. Позднее следствие приобщило к делу Берии записку, приготовленную для специального эмиссара, отправлявшегося в Белград: «Пользуюсь случаем, чтобы передать Вам, товарищ Раикович, большой привет от товарища Берия, который хорошо помнит Вас. Товарищ Берия поручил мне сообщить лично Вам строго конфиденциально, что он и его друзья стоят за необходимость коренного пересмотра и улучшения взаимоотношений обеих стран. В связи с этим товарищ Берия просил Вас лично информировать об этом товарища Тито, и если Вы и товарищ Тито разделяете эту точку зрения, то было бы целесообразно организовать конфиденциальную встречу особо на то уполномоченных лиц. Встречу можно было бы провести в Москве, но если Вы считаете это почему-либо неприемлемым, то и в Белграде. Товарищ Берия выразил уверенность в том, что об этом разговоре, кроме Вас и товарища Тито, никому не станет известно». Арест помешал реализации задуманного.
«Но разве не ясно, — вопрошал на пленуме по этому поводу Молотов, — что означает эта попытка Берия сговориться с Ранковичем и Тито, которые ведут себя как враги Советского Союза? Разве не ясно, что это письмо, составленное Берия втайне от настоящего Правительства, было еще одной наглой попыткой ударить в спину Советского государства и оказать прямую услугу империалистическому лагерю? Одного этого факта было бы достаточно, чтобы сделать вывод: Берия — агент чужого лагеря, агент классового врага».
«Берия, безусловно, был связан с международной империалистической разведкой как крупный их агент и шпион… — вторил Каганович. — Это линия агента империализма, выполнявшего заказ международных держав — предать нашу Родину в руки империалистов».
Еще одним аргументом в устах членов президиума ЦК КПСС, обвинявших Берию в намерениях взгромоздиться над партией, стали его шаги в сфере национальной политики. В конце мая 1953 г. по представленным им материалам президиум ЦК принял постановления «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей Украинской ССР» и «О положении в Литовской ССР». В них признавалось, что политическое положение в регионах, лишь накануне Великой Отечественной войны вошедших в состав СССР, оставалось неудовлетворительным. Главное — там нелегально продолжало действовать националистическое движение. С подачи Берии партийные и советские органы обвинялись в увлечении такими формами борьбы с подпольем, как массовые репрессии и чекистско-войсковые операции. С 1944 г. в западных областях Украины разным видам репрессий подверглось до 500 тысяч человек, в Литве — более 270 тысяч, то есть 10 процентов населения.
В то же время проводимые хозяйственные, политические и культурные меры слабо сказывались на улучшении жизни населения, а то и ущемляли его интересы. Например, в Литве коллективизация проводилась насильственными методами, разрушалось налаженное хуторское хозяйство. В кадровой политике центральные власти проводили русификаторскую политику. Стало общепризнанной практикой, когда руководящие партийные и советские посты в этих регионах занимали выходцы из России.
Берия предложил, а президиум ЦК закрепил своим постановлением реализацию ряда мер. Было выдвинуто обоснованное требование смелее выдвигать на руководящую работу национальные кадры. (Берия своей властью начал этот процесс с органов МВД союзных республик.) Должна была расшириться сфера применения национальных языков, в том числе в преподавании учебных дисциплин в средних и высших учебных заведениях. Особое внимание следовало уделить привлечению на сторону советской власти национальной интеллигенции. Берия даже попытался наладить контакты с представителями западноукраинской интеллигенции, находящимися в эмиграции.
Министр внутренних дел и в подготовке этих предложений опирался на подчиненные органы, что вызвало дополнительный гнев со стороны партийных функционеров. При этом он требовал приводить вопиющие факты и делать категоричные выводы. Технологию подготовки докладной записки по Литве уже после ареста Берии раскрыли привлеченные к этой работе руководящие работники МВД Литвы Кондаков, Мартавичюс и Гайлявичюс, хотя не исключено, что они подыгрывали общему настрою: «Докладная записка была весьма самокритичная… но Берия она не удовлетворила. Он обвинил нас в сокрытии действительного положения в Литве. Берия обругал нас самой низкопробной бранью, пригрозил и заставил переделать в угодном ему духе, то есть раздуть состояние действующего националистического подполья и руководящих центров, католического духовенства, показать их массовыми, стройно организованными и централизованными, находящимися вне поля нашего зрения. Что касается националистического подполья, такого положения у нас в республике нет, но мы вынуждены были так это подполье описать, как хотелось Берия».
На июльском пленуме предложения Берии, касавшиеся национального вопроса, были охарактеризованы как вредительские, а принятые по его запискам постановления ЦК — отменены. «Возьмем вопросы Латвии, Литвы, Западной Украины. Теперь для нас ясно, что это была, безусловно, попытка нанести удар ленинско-сталинской национальной политике и морально-политическому единству советского народа», — эту оценку Булганина зал встретил репликами: «Правильно». Однако участники высокого собрания не могли не признать назревший характер проблемы дружбы народов, поэтому прибегали к различного рода маневрам, чтобы затушевать роль Берии в ее постановке. Например, первый секретарь ЦК КП(6) Литвы А. Ю. Снечкус заявил, что первым относительно необходимости выдвижения национальных кадров высказался не кто иной, как Маленков.
Словом, выдвинутых против Берии обвинений набрался целый букет. 1 июля 1953 г. арестованный направил Маленкову еще одно, на сей раз весьма обстоятельное письмо, в котором попытался объясниться по большинству претензий, предъявленных ему на заседании президиума Совета Министров СССР 26 июня, во время которого он был арестован.
Ознакомительная версия.
