Конечно, нет.
Шум вокруг имени Тухачевского и других репрессированных военачальников в наши дни – это очередной акт давно разыгрываемой драмы, имя которой – ревизия истории Великой Отечественной войны…
Цифры, о которых принято молчать
Эта ревизия началась не сегодня и не вчера Она началась тридцать лет назад, с тех пор как в 1963 г. вышла в свет книга А. Тодорского «Маршал Тухачевский».
Безмерно превознося своего кумира, Тодорский заявлял, что если бы войсками решающего направления в начале войны командовал Тухачевский, то не было бы у нас таких тяжелых потерь; что эти тяжкие неудачи были результатом сталинских репрессий в армии в 1937–1939 гг.
А через три десятилетия А. Бовин писал об этом весьма спорном утверждении Тодорского, как об аксиоме, не требующей доказательств: «Именно Сталин в середине 30-х годов обезглавил, деморализовал Красную Армию. По неполным данным генерал-лейтенанта А. И. Тодорского, из 767 военачальников, имевших звание маршалов… генералов и адмиралов, было репрессировано 512 человек.
Общая цифра довоенных потерь офицерского состава РККА мне не известна. Генерал армии А. А. Епишев упоминал о десятках тысяч». А тем временем пишущая братия «конкретизировала» цифру Епишева: в газетах, журналах, на экранах телевизоров замелькали цифры 37, 40, 44 и даже 50 тысяч!
Комментируя эти цифры, известный публицист Э. Генри в журнале «Дружба народов» (1988, № 3) писал: «Никакое поражение никогда не ведет к таким чудовищным потерям командного состава. Только полная капитуляция страны после проигранной войны может иметь следствием такой разгром. Как раз накануне решающей схватки с вермахтом, накануне величайшей из войн Красная Армия была обезглавлена. Это сделал Сталин».
Не правда ли, странно вел себя этот проницательный и осторожный человек: накануне безмерно страшившей его войны расстрелял несколько десятков тысяч самых лучших, самых талантливых, самых заслуженных полководцев.
Невозможно поверить, что такие опытные и квалифицированные в своем деле специалисты, как Бовин и Генри, могли высказывать столь нелепые мысли. И если они все-таки их высказывали, то это может означать лишь одно: за цифрами репрессий есть некая тайна, некая задняя мысль. И она, эта тайна, раскрылась в мае 1988 г. на конференции Военно-исторического общества и «Военно-исторического журнала».
На встрече выступил тогда полковник в отставке Бородин, который в предвоенные годы работал в мобилизационном отделе РККА и знал вопрос, как говорится, из первых рук. Со ссылками на официальные документы Бородин сообщил, что мельтешащая в нашей прессе цифра – 37 тыс. – это не число расстрелянных в 1937 г. командиров, а общее число офицеров, по разным причинам уволенных из рядов Красной Армии в 1937–1939 гг. Из этих 37 тыс. около 8 тыс. приходилось на долю «естественной убыли», то есть уволенных по смерти, болезням, возрасту, моральному разложению и т. д. Остальные же 29 тыс. офицеров были уволены по политическим мотивам, причем такое увольнение далеко не всегда означало арест, а тем более расстрел.
Так, к 1 января 1941 г. после рассмотрения множества жалоб, ходатайств и заявлений из этих 29 тыс. в кадры РККА было возвращено примерно 13 тыс. офицеров, следовательно, в конечном счете по политическим мотивам из армии было уволено примерно 16 тыс. человек. Из них арестовано около половины – 6–8 тыс., а расстреляно – 3–4 тыс.
Для справки Бородин сообщил: на 1 января 1941 г. в РККА служило 580 тыс. офицеров, а к маю этого же года после выпуска военно-учебных заведений их число достигло 680 тыс. Таким образом, к началу Великой Отечественной войны число уволенных по политическим мотивам составляло менее 2,5 %, а репрессированных– около 1 % от численности всего офицерского корпуса. Таким образом, количество репрессированных за два года офицеров оказалось равным примерно естественной убыли офицерского корпуса за этот же период.
Заканчивая свое выступление на конференции, Бородин выразил недоумение по поводу того, что редакции, которым он предлагал свою статью, вносящую ясность в запутанный и важный вопрос, под тем или иным предлогом отказывались от ее публикации. Лишь в октябре 1988 г. ему удалось опубликовать ее в «Военном вестнике АПН». Можно было ожидать, что после обнародования объективной информации издания, ложными сведениями вводившие читателей в заблуждение, поспешат исправить свою ошибку. Увы, этого не произошло. Больше того, на протяжении следующего 1989 г. «Правда», «Огонек», «Аргументы и факты» и «Наука и жизнь» опубликовали материалы, в которых повторялась эта завышенная в десять раз (!) цифра расстрелянных военачальников.
Это навело меня на мысль проверить объективность раскрепощенной в эпоху гласности прессы. Во все эти редакции я направил письма с просьбой исправить допущенную ими ошибку, вводящую в заблуждение широкие слои читателей И что же? «Правда» и «Аргументы и факты» вообще не удостоили меня ответом, «Огонек» прислал оттиснутую на ксероксе стандартную отписку-благодарность за внимание, а «Наука и жизнь» прислала телефонограмму, что она-де будет проверять сообщенные мной данные.
Проверять им пришлось недолго: в сентябре 1989 г. Бородин опубликовал более обстоятельную статью по репрессиям в Красной Армии в журнале «Молодая гвардия», а «Известия ЦК КПСС» в № 1 за 1990 г. обнародовали сам документ. «О РАБОТЕ ЗА 1939 ГОД. Из отчета начальника Управления по начальствующему составу РККА Наркомата Обороны СССР Е. А. Щаденко, 5 мая 1940 г.».
При изучении этого документа становится ясно, что сетования на нехватку командиров накануне войны, часто встречающиеся в мемуарах и в публикациях последнего времени, объясняются не столько репрессиями, сколько стремительным ростом численности наших вооруженных сил в предвоенное трехлетие, которая с 1,433 млн. человек в 1937 г. увеличилась до 5,373 млн. в июне 1941 г., то есть почти в три раза(!). За то же время сеть военно-учебных заведений была расширена в два раза – с 49 в 1937 г. до 114 в 1940-м, а количество командиров и военных специалистов, выпущенных в 1938–1939 гг., составило 158 147 человек – в два с половиной раза больше, чем уволенных за три года репрессий.
И тем не менее подготовка командиров отставала от роста Красной Армии. Щаденко в своем отчете указывал на хронический некомплект командных кадров, который в 1938–1939 гг. составлял 45 тыс. человек. Странное совпадение этой цифры с числом будто бы расстрелянных Сталиным офицеров.
Итак, говоря о причинах некомплекта командных кадров в первые месяцы войны, следовало бы говорить скорее об отставании системы военных учебных заведений от роста численности РККА, нежели об «обезглавливании» ее вследствие репрессий. Правда, тут нам могут возразить: пусть Сталин уничтожил не 40 тыс. офицеров, а в десять раз меньше. Но эти 4 тыс. занимали высшие командные посты, были цветом армии, ее мыслящей элитой. И действительно, в высших эшелонах процент уволенных по политическим мотивам был существенно выше, чем в целом по армии. Среди комполков он достигал 10 %, комдивов – 26 %, комкоров – 27 %. Среди маршалов даже 60 %: из пяти маршалов 1935 г. расстреляли троих! Это как будто дает основания говорить, хотя и с некоторыми оговорками, об «обезглавливании» РККА…
