Филби был весь в улыбке и любезности: весь во внимании, безупречный английский джентльмен. Для начала мы выпили и затем перешли к делу, которое продолжалось почти четыре недели, ежедневно с девяти до пяти часов с короткими интервалами для обеда, которого доставляли в ту же комнату.
Ох, мой бог. Если бы я знал, что улыбающийся, любезный англичанин по имени Филби был человеком, который сдал КГБ советского вице-консула Константина[14] и отправил его тем самым на верную смерть!
Но как я мог бы это знать? Даже, когда мои интервью были завершены, и я немедленно уехал в Измир на корабле, у меня имелись некоторые мелкие опасения об этом человеке, Филби, однако, я их отверг. Кому я мог об этом рассказать? Одно дело было заподозрить старшего офицера английской разведки. Рассказать об этом было равносильно самоубийству. Кто бы стал меня слушать и если бы даже я нашел, кому рассказать об этом, кто бы поверил мне? Меня немедленно обвинили бы в советской провокации или сказали бы, что я человек «слегка не своем уме». И какое доказательство я мог бы предъявить, кроме своих умозаключений? Поэтому по возвращению в Измир я решил держать свои подозрения о Филби при себе до надлежащего времени.
Сейчас, ретроспективно оглядываясь назад и восстанавливая в своей памяти мои беседы с этим мастером обмана, после многих прошедших с тех пор лет, я вижу некоторые изъяны в стратегии Филби, использованной в вопросах ко мне, некоторые изъяны в поведении Филби и наиболее очевидные теперь крупнейшие ошибки, допущенные с его стороны.
Разумеется, из предварительного, краткого разговора Филби узнал об объеме и ценности моей информации. Намного позднее в Стамбуле стало ясным, что перед тем, как встретить меня вновь в Стамбуле, Филби получил инструкции КГБ, чтобы узнать о моих мотивациях, насколько я был информирован о советских военных, дипломатических, разведывательных и технологических секретах, кому и по поводу чего я рассказывал об этих вещах.
Соответственно, программа моего интервью, определенная Филби, приблизительно выглядит следующим образом:
— Мое происхождение и биографические данные.
— Мотивы моего побега.
— Подробные детали моего побега к туркам.
— Все высокопоставленные советские военные офицеры и другие общественные фигуры, известные мне, и их характеристики и стили их работы.
— Советское верховное командование, генеральный штаб, политическое управление Советской армии и флота, их организация, политика, контроль, стратегия и доктрина. Военные школы и академии. Весь мне известный персонал по именам и их характеристики. Советские военные, научные и исследовательские организации, их задачи, персонал и их характеристики и т. д.
— Корпус связи Советской Армии.
— Пограничные войска.
— Чистки в советских вооруженных силах; советское нападение на Финляндию в 1939 году.
— Советская военная разведка — функции ГРУ, стратегия, операции, тактика, его история, начальники и заместители, организация. Цели разведки, политические аспекты, т. е. отношение между партией, советским правительством и ГРУ. Финансы, доктрина действий и методов, работа с агентами и модус операнди и коммуникации. Советские дипломатические, коммерческие и некоторые другие учреждения, такие, как ТАСС в качестве прикрытия действий советского шпионажа. Профессиональные стандарты, эффективность, безопасность и др.; учреждения для обучения.
— История КГБ, организация, отношения между ГРУ и КГБ.
— Действия ГРУ за границей, легальные и нелегальные сети в Турции, Европе, США, Азии.
— Состояние моего духа и мои планы на будущее.
Все беседы проходили в малой комнате типа передней, с моим креслом перед стеклянной дверью, ведущей на балкон, смотрящий на Босфор. Я думаю, что это было на пятом или шестом этаже, внизу находилась узкая улица с мостовой, идеальное место для так называемого прыжка самоубийцы.
Очаровательная английская леди стенографировала, но в некоторых местах осуществлялась магнитофонная запись, по-видимому, через запрятанный где-то передо мной микрофон.
Наши дискуссии о моем происхождении и разговоры, касающиеся моих биографических данных, были поразительно коротки. Возможно, они заняли лишь несколько часов. Как правило, любая секретная служба (определенно КГБ) гораздо дольше проверяла бы происхождение человека. Ничего не было бы упущено в этом отношении. Была бы проверена вся семейная история со всеми родственниками. Затем на протяжении допросов, касающихся друзей, коллег, образования, профессиональных навыков, языков, военной обязанности, названий и дат школ, в которых он учился, записей о службе, одноклассников, переводов и переездов с одного места на другое; все это должно было быть проверено и тщательно просеяно через сито вплоть до второстепенных деталей. Необходимы несколько дней, иногда неделя и более, чтобы эффективно оценить человека, представляющего интерес. Чем более человек под расследованием является зрелым, тем больше он имеет информацию; чем более он опытен, тем больше необходимо время для его понимания и оценки. Это делается для того, чтобы его понять, установить его bona fides, оценить материалы и информацию, которые он представит.
Короче, необходимо много времени для проверки человека со всех точек зрения. Тем не менее, здесь был я, бывший начальник Четвертого отдела ГРУ, офицер советского Генштаба, подполковник, сидящий лицом к лицу перед главой британской секретной службы в Турции и он, фактически, не проявил никакого интереса ко мне, к моему происхождению, к моему bona fides. Я был озадачен и обижен, поскольку я надеялся, что такой высокопоставленный офицер английской разведки должен был понять мои проблемы и, возможно, мог бы мне помочь по поводу моих планов перебраться на Запад.
Через многие годы стало ясно, почему Филби не имел интереса к моему происхождению. Оно уже было известно его хозяевам в Москве и Филби не было причины, чтобы он тратил на это свое время. Это была ошибка, допущенная как Филби, так и его хозяевами. Каждая игра должна играться согласно ее правилам. И, разумеется, с этой точки зрения он не стал помогать мне покинуть Турцию. Наоборот, он сделал все, чтобы препятствовать мне ехать на Запад.
Даже если моя личная история была лишь слегка затронута, Филби не позабыл спрашивать меня о моих близких родственниках в Москве. Он хотел узнать их имена и адреса; когда я упомянул имя, адрес и место работы сестры моей жены, очаровательнейшей и прекрасной женщины высокой культуры, Филби немедленно спросил меня, не желаю ли я написать ей кратенькое письмо. «Кто-либо из английского посольства в Москве найдет ее и вручит ваше послание». Обрадованный возможностью информировать ее о моей свободе, я написал короткую записку и отдал Филби. Она и ее муж были в оппозиции диктатуре Сталина, хотя они и не были антисоветчиками. К моему большому несчастью, я лишь спустя годы догадался об этом грязном обмане, использованном Филби для расправы над невинной женщиной.
