— У меня...
— Знаю. Знаю. Знаю. У вас выходит книга. Но нет денег на её издание.
— Точно так...
— И вы поступили в гимназию.
— Да.
— А подумали ли вы, что учить на королевские деньги не поэта, а нормального человека, гораздо нужнее для Дании.
— Мне не приходило это в голову, извините.
— Понадобится помощь, заглядывайте, мы всегда рады вас видеть. Приходите просто так, без книжных разговоров. Мы вас очень любим!
— Помогите мне выпустить книгу.
— Вы что, новый Шекспир?
— Нет...
— Зачем же выпускать книгу, если она малоталантлива. Почему вы, Андерсен, полагаете, что люди должны тратить время на чтение ваших сомнительных произведений, вместо того, чтобы служить стране? Изучать медицину, например? Или механику.
— Я не знаю.
— Да куда же вы торопитесь?
— Мне нужно набрать подписчиков до моего отъезда в Слагельсе.
— Славное местечко. Смотрите же, учитесь хорошенько.
— Спасибо. Мне пора.
— Да куда же вы? Я согласен быть среди ваших подписчиков. Вы ещё очень молоды и — кто знает — может быть, со временем станете дельным человеком. Тогда мы вместе посмеёмся над вашей книжицей...
— Спасибо...
— Воды поэту Андерсену...
— А вот и вы... Славно, славно... Надо же, приехать в Копенгаген ни с чем и уже гимназист. И сам Коллин-старший о нём хлопочет. Хотел бы и я иметь такого благодетеля!
— Не были бы вы так любезны...
— Я всегда любезен...
— Всегда? Третьего дня мы с вами встретились и вы даже не изволили поздороваться.
— Извините, я, должно быть, вас не заметил!
— А стоит ли обращаться за помощью к человеку, которого вы не замечаете, и который, тем не менее, думает о вас?
— Извините.
— Представляю, как удивятся в вашем Оденсе, что вы стали гимназистом.
—Да, мама очень обрадуется.
— В Копенгагене следует говорить не «мама», а «мать».
— Хорошо. Спасибо.
— Выучитесь и забудете нас...
— Я никогда не забываю добра... Я у вас дважды обедал.
— Не дважды, а трижды!
— Да, трижды! Вы спасли меня от голодной смерти.
— Ну, вот видите! А вы говорите о какой-то книге. Нет уж, увольте, нам с супругой достаточно и того, что мы вас спасли от голодной смерти. Это наш лучший подарок датской литературе.
— Я обязательно напишу вам из гимназии.
— Сделайте одолжение!
— Куда спешит господин гимназист? На свидание?
— Мне нужно найти подписчиков на мою книгу.
— Вот как, уже и книгу написали. А не подумаешь.
— Не соблаговолите вы стать одним из подписчиков?
— Соблаговолю. Вы у меня взяли книгу и вернули её в отличном состоянии. Из вас, пожалуй, выйдет поэт...
И вот он снова у издателя. Он — у издателя!
Сбылась мечта, подписчики найдены, Копенгаген понял его! Он считает, что Андерсен достоин выпустить свою первую книгу. Будет листать его страницы. Будет улыбаться его мыслям. Андерсена обжигала уверенность, что все в Оденсе прочтут его книгу. Он был абсолютно счастлив!!! Счастье — это когда тебя издают.
Книга вышла под псевдонимом «Вильям-Христиан-Вальтер».
Вильям Шекспир и Вальтер Скотт были его кумирами, именно — кумирами. Между ними примостился он — Андерсен. Отличная компания, правда, читатель? И ни одного лишнего имени. Ни одного!
Гоголь, Андерсен, Некрасов... Я никогда не назову их первые книги неудачами. Они — могут. Мы — никогда. Первая книга — это первое чувство полёта. Это прикосновение к небу. Это не запах цветка, а аромат звезды. Это тропинка в вечность. Это полная уверенность, что книги печатаются в типографии облаками и деревьями, а не людьми.
— Здравствуйте, господин Андерсен. Кажется, вы стали писателем?
— Да, я тоже об этом слышал.
— Вы первый писатель в Дании, поступивший в гимназию. Кстати, у вас много ошибок.
Он покрылся потом.
— Я знаю.
— Нужно давать вычитывать свои страницы образованным людям.
— А книга, сама книга вам понравилась?
— Я же сказал, много ошибок.
Этот сгусток бумаги, как он жжётся на груди. Неужели это его книга? Это буквы, которые он написал? Нет, это писал не он, это диктовал ему сам Бог. Без его помощи ничего бы и не вышло...
И он судорожно молился, потому что по-прежнему не мог опереться в этом мире ни на кого, кроме Бога.
И тут он увидел дерево — с таким же дуплом, как и то, что видели они с отцом. Это будет дань отцу — его посмертный подарок. Он не может положить эту книгу на могилу отца, но он положит её в дупло дерева — как в конверт...
— Папа? Ты меня видишь? Я увижу страны, о которых ты говорил. Я так хочу, чтобы ты был рядом со мной. Меня называют сентиментальным и часто смеются надо мной, но разве слёзы это плохо, разве плохо, что любимая твоя кукла — со мной. Каждую ночь я вспоминаю наши лесные прогулки.
Как ему сейчас хотелось прижаться к сердцам тех, кто искренне радовался любым его успехам, кто просто радовался ему самому: тому, какой он есть. Бабушка, мама, отец. На этих трёх китах стояло его прекрасное беззаботное детство. И вот — книга. И вот — гимназия. Это всё не просто ему — это и отцу, и бабушке, и маме.
Приблизится ли он к своей мечте там, в Оденсе?
Пусть будет всё так, как делает Бог...
Здравствуй, Слагельсе.
Вся дорога туда — дорога поэта. Он не удивился бы, если бы вдруг оказался на Парнасе. Но в свои семнадцать лет он попал во второй класс гимназии и оказался на одной ученической скамье с маленькими детьми...
Вновь придя к Йонасу Коллину, Андерсен расплакался от счастья. Он мог расплакаться и от горя, если бы Коллин попросту вернул ему рукопись... и просто от вида розы он мог расплакаться. Слёзы были его спасением, он столь глубоко чувствовал жизнь, почти везде находил чувство обиды. И от жалости к себе он мог расплакаться. И от восторга перед тем, что написал. И от пьесы, когда съёживалось от горя сердце... И от пения птицы. И грустный сон мог довести его до слёз. Счастье, что на свете жили Вальтер Скотт и Вильям Шекспир, тоже исторгало слёзы из его тонкого сердца. Душа на всё отзывалась слезами... Ну, а книги, от их страниц сам Бог велел плакать ему.
Ах да, к слову: как там дела с его трагедией? Есть ли хорошие новости у ученика Шекспира? Не подведёт ли он своего учителя Вальтера Скотта?
