Хозяин растерялся.
- Слышали, что я сказал? - прикрикнул Лукин.
- Товарищи, как ж я могу так быстро?
Лукин обратился к публике, в изобилии сидевшей за столиками ресторана, и зычным голосом крикнул:
- Марш отсюда! Через три минуты чтобы никого! Посетители схватили свои шапки и, толкая друг друга, бросились к выходу.
- Покажите номера! - обратился Лукин к хозяину.
Пошли по гостинице, которая имела около пятидесяти номеров.
- Кто здесь? Мародеров и спекулянтов в подвал! Служащий? Зачем приехал? За справками? В подвал для выяснения! - быстро распоряжался Лукин.
Человек тридцать жильцов Лукин отправил в сопровождении двух матросов в Чрезвычайную комиссию. Было несколько семей, которым Лукин дал разрешение задержаться в гостинице до подыскания себе квартиры в течение трех дней.
- Вот, товарищи, - обратился к нам Лукин, - выбирайте любые номера.
Мы взяли правое крыло, восемь комнат. Хозяин вручил нам ключи, и мы тотчас же командировали Антонова на вокзал заняться перевозкой имущества. Мне в эту гостиницу переезжать не хотелось, и я попросил Лукина дать мне ордер на право бесплатного пользования номером в тех меблированных комнатах, в которых мы остановились накануне.
Устав за день, я рано лег спать. Около часа ночи раздался сильный стук в дверь. Открыл. В коридоре стояла группа вооруженных красногвардейцев.
- Вам что угодно?
- Ваши документы! Я показал.
- Есть оружие?
- Нет.
Вошедшие не удовлетворились моим ответом и произвели поверхностный осмотр моей комнаты. Ничего не найдя, ушли. Наутро рассказал об этом Лукину.
- Мы почти каждый день производим осмотр гостиниц, сейчас так много наезжает всякой сволочи, контрреволюционных агентов и шпионов...
На другую ночь я снова был разбужен стуком. Снова осмотр документов и комнаты. Это повторилось еще. Надоело. Я попросил Лукина дать мне охранную бумажку, чтобы не беспокоили по ночам. Лукин написал: "Предъявитель сего, председатель Центрального исполнительного комитета и т.д., от обысков и осмотра номера освобожден".
Я приколол бумажку к наружной двери, и с этих пор ночные визиты прекратились.
Имея разрешение Забитского на переговоры по прямому проводу, я отправился на телеграф, вызвал к аппарату главковерха Крыленко. Вместо Крыленко подошел его адъютант: "Что вам угодно? Я доложу главковерху и тотчас же сообщу ответ".
Я передал: "Наш исполнительный комитет крестьянских депутатов Румчерода выехал из Кишинева в Курск. Постановили обратить свои силы и знания на формирование в Курске новых красногвардейских частей. Материалом для этих частей должны явиться проходящие в большом количестве через Курск демобилизованные солдаты. Для того чтобы нам вести эту работу, мы просим разрешения и соответствующих указаний курскому Совету".
Через несколько минут получил ответ такого содержания: "Главковерх не возражает против организации вами красногвардейских частей в городе Курске из проходящих демобилизующихся солдат. Вместе с тем главковерх указывает, что им сейчас издан приказ об организации специальных военных комиссаров при местных Советах, на которых возлагается дело формирования новой Красной Армии. Вам надлежит связаться с местным Советом и руководствоваться указанным приказом главковерха".
Выдвинули меня докладчиком в курский Совет.
Святенко предложил организовать связь с харьковским большевистским правительством, в частности с главнокомандующим украинского фронта Антоновым-Овсеенко.
- Я думаю, лучше всего поехать мне, я украинец. Если поедет русский, могут быть недоразумения.
- Я бы тоже хотел поехать, - выступил Дементьев, - украинским я немного владею, документы можно сфабриковать или Лукин даст, отобрав у какого-нибудь спекулянта или контрреволюционера.
На другой день после отъезда Святенко и Дементьева попросились в отпуск другие товарищи.
Прошла неделя. Никто не вернулся.
Ликвидировали комитет. Сергеев уехал к себе, я - в Питер для сдачи дел.
В Петрограде
Неделя уже, как болтаюсь в Питере, освобождаясь от дел Совета крестьянских депутатов румынского фронта. Кроме протоколов нашего комитета, денежных отчетов и другой бумажной рухляди на моих руках серебряные Георгиевские кресты, пожертвованные солдатами в пользу революции, и около трехсот рублей.
Несколько дней ходил из комнаты в комнату Смольного в поисках учреждения, которое приняло бы от меня дела. Наконец решил отправиться лично к Спиридоновой.
Она приняла меня в своем кабинете, в левом крыле Смольного института, в котором размещена крестьянская секция. Я представлял себе Спиридонову совсем иной: крупной, энергичной, красивой девушкой, со следами страданий и мучений, вынесенных ею в царских тюрьмах и ссылках.
Передо мной же оказалась небольшого роста, хрупкая женщина лет тридцати двух, с изможденным сероватым лицом, впавшими, выцветшими глазами, которые моментами казались белыми, нервным лицом, передергивавшимся во время разговора. Пенсне ее часто падало.
Усадив меня, Спиридонова торопливым приглушенным голосом стала расспрашивать о положении на румынском фронте, о настроениях солдат, о влиянии левых социал-революционеров, об отношении к большевикам.
Точно не слыша моих ответов, она перескакивала к новым вопросам. Беспрестанно звонили телефоны, ее вызывали на заседание.
- Сейчас буду! - бросила Спиридонова в трубку.
Я заторопился.
- Дела сдайте товарищу Якушеву, - быстро сказала Спиридонова, - а насчет работы поговорим в другой раз, сейчас спешу. Нам люди нужны, особенно с фронтовым опытом. Заходите непременно.
Смольный как муравейник. Люди снуют беспрерывными вереницами по всем коридорам с озабоченными физиономиями, вооруженные. Часто попадаются матросы с пулеметными лентами через плечо и подпоясанные ими. В главном корпусе Смольного у ряда комнат часовые, но не солдаты, а рабочие-красногвардейцы с винтовками и револьверами за поясом. Мне, привыкшему видеть часовых, стоящих по всем правилам воинского устава, было странно видеть фигуры рабочих с видом лежащей на них ответственности и в то же время без воинской выправки, которая, мне кажется, от часового не может быть отделена.
Зашел в редакцию "Знамя труда", орган ЦК левых эсеров, где редакторами были мои товарищи по румкомкресту Курдюмов и Сверчков.
Ребята предложили работать у них в качестве вечернего редактора. Оклад 350 рублей. Работа с двенадцати ночи до четырех утра.
Перспектива работы в газете соблазнительна. К газетной работе меня тянуло давно, с момента появления моей первой статьи в "Известиях 11-й армии". Обещал ребятам подумать и дать ответ через два-три дня.
