— Чего купили?
— Индюков, гусей. А потом прямо на рынке покупали, все равно там дешевле было, выбирали самых лучших, заплатили деньги, поездом я утром туда…
— Куда?
— На рынок, ростовский или новочеркасский, там уже потом и дед мне помогал, когда я с Лидой дружил, с женой своей первой. Два раза съезжу — триста рублей, хорошие деньги, крутился, шустрил… Много разных дел делал… Дом, значит. Я пошел к зампредседателя, к Джамаеву: «Дайте место, чтобы мы могли дом построить», Мне выделили место и финансирование дали небольшое. В общем, где-то за полгода дом построил.
— Как, сам?
— А чего, проблема, что ли? Я подрядчика нашел, все нашел, я же прорабом был, лишь бы были деньги на это дело. Мы же под снос были двадцать лет…
— Вот эта лачуга ваша? При рынке?
— Лачуга, да. Они дали нам другое местечко, и еще рядом родственница наша была, тетка моя, двухквартирный дом. Мы построили, еще не сдали, а я в него вселился. Приехала жена, Лида, ребенок у нас уже появился. Мы вселились в марте, отопления в доме не было, холодно, дочку Наташу кутали, но радость такая была! Потом, через три месяца, выгнали из дома. Дом не сдали, и они нас выгнали. Ну, насрать. Первую половину я достроил, а вторую — не достроил. Тетка начала писать заявления на нас, вот такие были люди, и нас выгнали.
— За что выгнали-то?
— Ну, дом недостроили, туда-сюда. Я приехал вечером, а жена на улице и дом опечатан. Я печать сломал и назад вселился снова. Ничего они не смогли мне сделать.
— Ну, а какие претензии-то, как можно выгнать?
— Дом недостроен, а отец еще не стал участок давать, стал гонять там. Я отцу говорю: «Пап, ну ты же понимаешь, ничего не сделаешь». Сестра там еще была, сестра тоже член партии, Танька. Все ж интриги. В общем, дали дом, трехкомнатный, маленький такой, метров шестьдесят. Но радость была, домик, дворик свой…
— Вы достроили его в итоге?
— Ну конечно! Сколько я домов построил за свою жизнь… Я в Черкесске строю дом — раз, и отнимут…
— Как?
— Ну, отнимут и все.
— А кто отнимет?
— Государство. Один дом отняли, второй, а третий дом уже не смогли отнять. Я уже намертво лег и партийный билет сдал. Все на сегодня! Работа ждет!
Тот, кто вошел после меня в кабинет Владимира Алексеевича, услышал ворчание и матерок…
… В коридоре мы встретились с пресс-секретарем Александром, все таким же отутюженным и вальяжным.
У меня на языке вертелся вопрос, мол, как же, как же ты здесь, такой весь суперинтеллигент с виду, а вот здесь, при Брынцалове.
И еще мне хотелось спросит его, безупречного, как, мол, насчет доброты миллиардера. Широко ли она простирается, и есть ли она вообще, и не зря ли рассыпался в комплиментах миллиардеру юнец из мордовского села, возмечтавший получить ни за что ни про что «ВАЗ-21099»?
Но Саша меня опередил.
— Ну как, поняла, как стать миллиардером Брынцаловым? — спросил чуток всерьез, а чуток насмешливо.
— Это-то я как-нибудь пойму, надеюсь, но то, как ты очутился здесь… своей великосветской невозмутимостью — никак не доходит.
— Хочешь деталь про Владимира Алексеевича?
— Давай.
— Он же, учти, боец. Почему стал заниматься самбо? Я тебе как профессиональный психолог скажу — самоутверждаться спешил, отомстить своему голодному, бесправному детству. Детские воспоминания вообще очень давят на психику, может быть, до конца жизни человека. Теперь еще деталь. Владимир Алексеевич признался как-то, что впервые увидел нормальный туалет, пардон, где вода смывает дерьмо, только в восемнадцать лет. Примерно так рассказывает: «Пришел к одной девушке в общежитие в Новочеркасске, а тут вдруг меня прихватило, понесся по коридору, мне показали, где уборная, я заскочил… и не знаю, как быть, что это такое передо мной… Ну, залез на унитаз с ногами и разломал его. Ужасно стыдно было». Поэтому у него до сих пор, я думаю, ощущение необходимости, чтобы у каждого была под рукой еда и, пардон, достойный сортир. Поэтому у него это как культ. Здесь женский туалет, на «Ферейне», — обязательно с биде. Мужские туалеты все идеально пахнут, их много — человек не должен терпеть, искать, нуждаться. Я не думаю, что ты, возглавляя свое производство, если бы оно у тебя было, такое внимание уделяла бы сортирам. Потому что у тебя не было в памяти того, что было у него. И вообще, его надо принимать со всем, что он есть, или не принимать. Ну да, матерится, ну да, хамит, ну да, манеры отнюдь не принца Чарльза… Кто спорит? Но кто еще из русской глубинки вырвался с таким триумфом, стал миллиардером? И кто, кстати, не прячется со своими миллиардами, а в открытую говорит: «Да, я миллиардер, да, я люблю дорогую одежду, да, я могу позволит себе построить большой дом»? Кто? Думаешь, в России сейчас не хватает миллионеров-миллиардеров? Но они таятся, боятся света. А он — открыт! И знаешь, еще что? Он верит, у него есть ангел-хранитель…
И тут Александр рассказал интересную историю, которую слышал от В.А. Брынцалова в подтверждение того, что нынешний одиозный миллиардер не сам по себе удачлив, а благодаря ангелу-хранителю…
Раз спасение пришло к нему словно бы из воздуха. Он не имел еще охраны, чувствовал себя сильным, свободным человеком, способным постоят за себя в любой ситуации, и с таким вот настроением раскатывал на новом «мерседесе» и вечером поехал в магазин, остановился возле булочной, вылез, варежку разинул… Секунды решили дело! Каким-то звериным чутьем понял — опасность у виска! Успел захлопнуть за собой дверцу, рвануть с места… Ангел-хранитель! Или чутье изгоя в прошлом и молниеносная реакция боксера, то есть человека, которого жизнь натренировала не теряться в экстремальной обстановке?
Мы прошли в кабинет, где Александра Толмачева уже дожидалась толпа не толпа, но вроде этого. С предложениями, похожими на просьбы дать, посодействовать, и тому подобное.
— Александр, — подсаживаюсь к его столу. — Можно поинтересоваться?
— Конечно.
— Как ты вышел на Брынцалова? Кто ты вообще такой? В твоей жизни были какие-то колдобины, ямы, ну и тому подобное, или — тишь да гладь, да Божья благодать?
За Александром приятно наблюдать. И не только мне, как оказалось.
— Нет, разумеется, я не из графьев, знал всякое. Но, конечно, мою жизнь с брынцаловскими «университетами» не сравнить. Самое грязное? Учился в Институте стали и сплавов, отправили нас на Челябинский металлургический, а там, не долго думая, надели на нас скафандры. Ну вроде того. Сунули в руки лопаты. И сказали: «Лезьте!» Видела б ты это месиво, из мазута, шлака — не провернешь… Рабочие должны время от времени расчищать эту яму… Но им неохота. Да и кому будет охота! Утонуть запросто можно! А мы, практиканты, не посмели отказаться, да и бравада свою роль сыграла — полезли… После такой работенки, которая и опасна, и измотала нас вконец, знаешь, какое чувство появилось? Жуткое одиночество, неприкаянность… Захотелось тепла, ласки, чтобы кто-то обнял, и все-все выслушал и пожалел… А ведь в общем-то здоровые все, молодые были. Тогда, после всей этой тягомотной практики, многие мои товарищи довольно скоро женились… Потом уже я закончил педагогический, юрфак МГУ…
