class="p1">Опасность такого развития событий осознавалась и в Москве. Вот что говорит об этом П. А. Судоплатов:
«Наши активные операции… совпали с началом холодной войны. Мы отдавали себе отчёт, что американская контрразведка подобралась довольно близко к нашим источникам информации и агентуре, обслуживающей их. Оперативная обстановка резко усложнилась. Когда был запущен наш первый реактор в 1946 году, Берия приказал прекратить все контакты с американскими источниками». [637]
Иными словами, в этот момент Берия считал, что сохранение секретности уровня развития нашего атомного проекта гораздо важнее получения новой информации о состоянии американского проекта. По его мнению (разумеется, подтверждённому Курчатовым!), уже полученной информации было достаточно для скорого создания бомбы, а вот осознание американцами такой степени нашей готовности было смертельно опасным.
Военные аналитики США считали, что «гарантировано» поражение СССР в войне может быть нанесено только после 1952 года, когда у США будет 330 бомб [638] и, одновременно, думали, что к этому времени в СССР не будет ни одной.
Провал Жоржа заставил бы пересмотреть эту оценку. А тогда… Вот что сказал по этому поводу академик А. П. Александров, являвшийся одной из ведущих фигур нашего атомного проекта:
«Так что видно было, что они в 52-м шарахнут. <…> если бы американцы знали, что мы так близко подошли к осуществлению этой цели, знали бы, в каком масштабе у нас нарощены все эти усилия, то они бы тогда развязали войну немедленно. Малейшие сведения об этом, если бы они были достаточно достоверны, могли привести к развязыванию войны. <подчёркнуто мной – Ю. Л.> Они, видимо, следили, как только могли, но по всем их представлениям об уровне нашей техники они считали, что это немыслимо. Бывает такой самогипноз [639]». [640]
В случае провала Дельмара сведения об уровне развёрнутости советского атомного проекта стали бы «достаточно достоверными» и никакого самогипноза у американских «ястребов» не было бы. И не было бы тормозов, чтобы удержать Трумэна от попытки немедленно прервать советскую атомную программу.
Так что провал Жоржа в 1946–1948 годах мог стать «спусковым крючком» Третьей Мировой атомной войны.
«На момент Берлинского кризиса 1948 года (в западной литературе известного как «Блокада Западного Берлина»), у США был готовый план ядерной войны с Советским Союзом. Это был план Broiler, который предусматривал бомбардировку 24 советских городов 35 ядерными бомбами». [641]
Так было бы в том волокне альтерверса, который здесь рассматривается.
А вот другое волокно, на которое обратил моё внимание один хорошо информированный источник:
«В ходе процессов Маккарти так и не удалось доказать, что Оппенгеймер и ряд других крупных физиков были советскими агентами. Провал Коваля позволил бы это доказать документально. Какие последствия это реально имело бы? Уже в начале 50-х гг. несмотря на весь маккартизм и холодную войну ведущие советские и американские физики с благословления администрации Эйзенхауэра основали Пагоушские и Дартмутские встречи, которые в течение 50-х – первой половины 60-х гг. были основным неофициальным каналом связи между советским руководством и американской политической элитой. В частности, они смогли решить некоторые спорные вопросы, связанные с окончанием войны в Корее, на условиях, когда ни одна из сторон не потеряла лица. Также контакты физиков сыграли большую роль в урегулировании опасного Берлинского кризиса 1953 г., когда в ГДР восстали рабочие. Этих встреч точно не было бы, если бы комиссии по расследованию антиамериканской деятельности удалось доказать шпионаж Оппенгеймера в пользу СССР. А это было бы неизбежно при раскрытии Коваля». [642]
Это – более «мягкий», по сравнению с «апокалипсическим» вариант ветвления альтерверса.
В качестве комментария добавлю от себя, что ветвь альтерверса с «полноценным шпионажем» Оппенгеймера представляется мне очень «тоненькой». [643] Но то, что он «давал основания» для таких предположений, вследствие чего байесовская вероятность такой трактовки его поведения во времена маккартизма сильно увеличивалась, видно из документов ПГУ НКГБ – КГБ. Уж очень «плотным» было внимание к нему со стороны и военных и чекистских спецслужб – значит, вне зависимости от своих реальных намерений, давал он основания для надежд довести контакты с ним до «контрактации».
«"Честер" – Оппенгеймер Роберт, гр-н США, 1906 г.р., негласный земляк, профессор Калифорн. унив-та, работает по проблеме Энормоз в области быстрых нейтронов и является руководителем строит-ва Калифорн. циклотрона. Наводку на Честера дали Джек и Дядя. Разработку вел Харон через Дядю и Мап. Честер в большой дружбе со «Львом», к-й на Честера имеет большое влияние». [644]
«"Честер" разрабатывался соседями, в связи с чем вопрос о его привлечении к нам отпал, о чем сообщили «Харону» 15.01.43. В н/вр, в связи с передачей Энормоза нам, подлежит активной разработке» [645]
Но есть, разумеется, и ещё более мягкие варианты:
«Но если оглядываться на <другую – Ю. Л.> реальность, то это, мягко говоря, несуразица. Прежде всего, американцы, несмотря на то, что разрабатывали планы, не собирались в конце 40-х – 50-е гг. нападать на СССР… Люди, которые хорошо живут, не склонны к крупномасштабным войнам. А Америка впервые с конца 20-х гг. после войны зажила хорошо… Наконец, Коваль для них не был крупным шпионом. Мы мало представляем сегодня, что все американские министерства и ведомства в 40-е гг. были просто нашпигованы советской агентурой». [646]
В этом историческом волокне фактором, сдерживающим агрессивные намерения США, является послевоенное благополучие. Но даже в такой обстановке оглашение факта проникновения профессионального разведчика ГРУ в Ок-Ридж и Дейтон должно было произвести эффект информационной бомбы. И такой факт сразу делал Коваля в глазах американцев весьма крупным шпионом!
Так что «зигзагов истории» после провала Коваля было много, все они эвереттически реальны. У какого из них «больший статистический вес», я не берусь судить. Читатель может выбрать любой, доверившись своей интуиции. Но все эти исходы различаются только «степенью гадостности» для нашего «здесь-и-сейчас».
Обсуждая тему того, от чего нас избавил вклад работы Жоржа в успех курчатовской команды, президентские аналитики должны были вспомнить и о том, что, в случае провала советской атомной программы в 1949 году, отечественную физику ждал разгром, не менее масштабный, чем «лысенковский разгром» советской биологии в 1948 году на печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ. [647] О результатах этого разгрома и эмоциональном восприятии событий на этой сессии неоднократно и подробно рассказывал С. Э. Шноль – на сегодня, вероятно, один из последних профессиональных биологов, лично дышавший атмосферой «неформальных» научных дискуссий в МГУ и научных учреждениях
