Даниель Арно - Навуходоносор II, царь Вавилонский

Не дошел ли Набонид до разработки новой космогонии? В одной фразе он использовал оборот, где Син именуется «отцом, сотворившим» других богов. Это очень странная формула. У вавилонян никогда не было представления о единственном боге, породившем весь остальной пантеон. Были лишь небольшие семейства: Син, к примеру, родил бога-солнце и Иштар от «Великой госпожи» — и только. На самом деле это выражение восходило к Ассирии: там верховный бог действительно, как утверждали, был биологическим (если можно так выразиться) отцом других ассирийских божеств. Притом поначалу он был одиноким богом, не имел супруги. Но никто из богословов не удивлялся странности такой ситуации и не собирался разрешать это противоречие. В Вавилонии в VI веке существовало великое множество космогонии; частично они пересекались, поскольку ни одна не имела официального характера; современники Набонида верили в ту или иную — каждый на свой лад и вкус. В храмовой службе они не играли никакой роли — за исключением поэмы «Энума элиш», но только в Вавилоне и только в храме Мардука. Поэтому не важно, придумал ли Набонид совершенно иную гипотезу о сотворении миpa; его авторитет был слишком слаб, чтобы внедрить новую теологию.

До возвращения Набонида из Аравии двигателем истории, по собственному признанию царя, был Мардук. Так, при восшествии на трон он просил «о долгих днях жизни, о прочном престоле, о долгом царстве, о благом докончании [моих] повелений владыку [моего] Мардука». Именно бог Вавилона дал ему победу и, следовательно, «огромные сокровища, которые государь Мардук вверил [мне] сам». В начале царствования именно он отвел опасность со стороны мидян от Харрана. Храм был восстановлен, а статуи божеств на время укрыты в «Доме под высокой кровлей»; когда здание было готово вновь принять их, «тот же Мардук повелел собрать всех богов».

Поселившись опять в Вавилоне, Набонид уже не упоминал его бога-покровителя в своих надписях: Мардука заменил Син. Царь подвел итог своему пребыванию в Аравии: «Ради меня по велению Сина <…> царь Египетский, мидяне, арабы и все враждующие цари прислали мне предложение мира и добрых сношений. <…> По велению Сина и Нергала они преломили оружие свое и пали ниц [к ногам моим]. Бог-солнце <…> послушал повеление родителя своего и <…> привел ко мне вавилонян и сирийцев, которых вручил мне, и они охраняли меня, исполняли слова мои даже в горных ущельях, на диких тропах, по которым я проходил». Позднее «Памфлет» обвинял царя во лжи: якобы эти победы были им просто выдуманы. Мы сейчас склоняемся к тому, чтобы разделить его критику: какими подвигами царь Вавилонский мог заслужить титул «завоевателя девственных гор»? Декларации Набонида не подтверждаются никакими историческими фактами. Но, видимо, его слова следует понимать иначе: царь хотел символически передать могущество своего бога (с его ближними) — пусть даже ценой искажения (как он считал, временного) реальности. Син, следуя по стопам Ашшура, распространил свою власть на вселенную, а не только на империю — он даже диктовал свою волю прежде «враждебным» ему царям — добавим, прежде не признававшим главенства этого бога. «Соседние цари взошли ко мне облобызать стопы мои, и дальние уведали, и поклонились божественному величию». Если угодно, вавилонский царь здесь представлял программу на будущее как уже осуществленную.

Торжественное заявление Набонида сразу по возвращении после десятилетнего отсутствия ознаменовало начало его миссионерского предприятия. «Царь Шумера и Аккада» сделал его «перед собранием». Его заочный оппонент — автор «Памфлета» — был лицом духовным и, несомненно, придавал этому термину обычный в его среде в VI столетии смысл: собрание представляло собой устроенное в храме (в данном случае — в храме Мардука) заседание жречества, важнейших светских сановников, гражданских и военных, и пребендариев. Из речи Набонида автору запомнились только ее претенциозность и шутовство. Царь якобы «возносил себя: я мудрый, я ученый, я видел невидимое. Писать я не умею, <но главное, что> бог Илтери в видении дал мне прозреть все вещи. Я превзошел всю высшую науку из учебника астрологии, составленного Адапой».

Вне всякого сомнения, такие выражения ошеломили присутствующих. Им было чуждо всё, что они услышали. Они не удивлялись бы так сильно, если бы сохранили память об идеологии ассирийцев; однако она была забыта уже в конце VII века, да и вообще никогда не была знакома большинству вавилонян. Прежде всего Набонид на ассирийский манер возложил на себя совершенно неизвестную вавилонянам роль великого жреца нации. В надписях, даже под конец царствования, он никогда себя так не именовал, но его недруги впоследствии поняли, куда он клонил. В насмешку они прозвали его «жрец-владыка», применив один из самых древних шумерских титулов. В ранние времена Вавилонии он обозначал главу города-государства, нераздельно владевшего политической и религиозной властью. Еще во II тысячелетии этот титул могли носить главы нескольких храмовых администраций. Теперь же партия, предпочитавшая поклоняться чудовищам, высмеивала таким образом архаизаторские притязания Набонида.

Царь считал, что полномочия ему дает только его бог: «Ты, Син, еси сошедший с небес перед царем Вавилона». Син (или Илтери, всё равно) пекся обо всем и был вездесущ. Новое учение практически не оставляло места для гибридных существ; оно также не нуждалось и в тезисе о существовании мудрецов. В доктрине, провозглашенной Набонидом, им не находилось места. Эти советники со своими советами становились бесполезными. По словам «Памфлета», Набонид дошел до того, что в очень грубой форме отрицал познания первого, самого почитаемого из героев, принесших людям достижения цивилизации, — Адапы (и, надо думать, его наследников). Причем это было во время его программной богословской речи при вступлении на престол, ставшей краеугольным камнем всей его религиозной политики.

Бог-луна сам, не имея нужды в посредниках, напрямую открывал почитающему его, что нужно делать; следовательно, переставало быть нужным даже самое драгоценное для людей того времени средство передачи информации — письмо. Даже такое уважаемое сочинение, как руководство по астрологии, не давало ключа ко всему сокровенному знанию; царь же вдохновлялся непосредственно вселенским лунным богом. Набонид стал визионером, уверенным в своей правоте: бог, считал царь, вел его своими пророчествами, открывая их во снах.

Высокое самомнение, безусловно, с самого начала было одной из черт царского характера; об этом свидетельствуют даже наиболее ранние из его текстов: в них он заявляет, что «сведущ во всем». Уже в начале царствования он отказался от помощи табличек предсказателей, доставленных из Вавилона в Ур для выбора великой жрицы. Он счел, что для его планов это лишнее. Набонид лишь сообщил об этом факте, не приводя своих резонов. Но, так или иначе, этот отказ свидетельствует о его самоуверенности в делах, связанных с гаданиями и заклинаниями. В Тейме она, конечно, лишь усилилась. Вначале он считал себя продолжателем дела своих царственных предков, затем же стал называться «скорым посланцем великих богов».