От такого обилия непохожих портретов начинает кружиться голова: а существовал ли Макиавелли на самом деле? Может, быть, он всего лишь миф?
Путешествуя по официальной и частной переписке Никколо Макиавелли, по переписке его друзей и врагов, мы не встретили ни «Старого Ника», дьявола во плоти, наводившего ужас и на иезуитов, и на гугенотов; ни бога, которому поклонялись Кромвель, Наполеон, Муссолини и, как говорят, Сталин… Мы встретили человека из плоти и крови, полного противоречий, как и большинство людей, и нарочито двойственного, словно он испытывал удовольствие от того, что запутывал следы. «Тот, кому случится прочесть наши письма, досточтимый собрат, и увидеть их разнообразие, — писал Никколо к Веттори, — подумает, что мы с тобой люди серьезные, полностью преданные великим делам, что в наших сердцах нет места ни одной мысли, которая не была бы о чести и величии. Но, перевернув страницу, те же люди покажутся ему легкомысленными, непостоянными, похотливыми и преклоняющимися перед вещами суетными. Хотя некоторым такой способ существования и кажется недостойным, но я нахожу его весьма похвальным, потому что мы подражаем переменчивой природе, а тот, кто подражает природе, не достоин осуждения…»
Таким образом, каждый может, искренне или злонамеренно, выбрать себе «своего» Макиавелли. Но нам кажется более приемлемым объединить их, как того хотел бы, наверное, сам Макиавелли — холодный и страстный; реалист и идеалист; человек чувствительный и циничный, который презирал людей и верил в человека; антиклерикал и друг кардиналов; скептик, мечтавший о чистой Церкви и взывавший к Богу, находясь в нужде, и тот, кто считал Церковь всего лишь политическим институтом; нераскаявшийся игрок и мудрый управитель семейных владений; безрассудно смелый и робкий; храбрец и нытик; простак и хитрец… на словах, потому что Небесам было угодно, чтобы он играл по тем правилам, которые не сам придумал, но лишь вывел из происходящего на его глазах.
Бедный, милый Никколо! Мечтая о кресле советника государя, он вынужден был освободить свой жалкий табурет секретаря и отказаться от возможности служить Республике; он писал плохие стихи, которые нравились, и серьезные трактаты, которые не выходили за пределы круга его близких друзей. Когда наконец, уже посмертно, был напечатан «Государь», это произошло в самый разгар Контрреформации, и один английский кардинал начал против него войну, став первым, кто демонизировал Макиавелли. За ним последовали португальский епископ и итальянский епископ из тех, что были центральными фигурами на Тридентском соборе, и их стараниями автор и его произведения были включены в «Индекс»[105].
С тех пор война вокруг имени, ставшего воплощением зла, не прекращается, потому что легче персонифицировать зло, поверить в то, что оно воплотилось в конкретном человеке, чем допустить, что оно, безымянное, правит миром. Что за схватка! Читают, перечитывают, комментируют, оскорбляют автора и друг друга для того, чтобы уже в XVII веке признать, правда не без колебаний, что нельзя править с четками в руках, что эффективная политика неизбежно разводит мораль — религиозную или светскую — и правильно понятые интересы государства. Однако авторство основных законов этой политической акробатики продолжают приписывать Макиавелли, не зная, как правило, что его звали Никколо и что он только описывал то, что видел.
Короче, наблюдения секретаря флорентийской Канцелярии, который был человеком рассудительным и не мог не видеть очевидного, превратились в универсальные теории; именно им он и обязан ныне званием основателя политической науки, и именно они составили ему репутацию лицемера, обманщика и подлеца. Нам, теперь знакомым с ним, он мог бы со своей обычной иронией ответить, пародируя Расина, что не «заслужил ни этих почестей, ни этого позора!»
После смерти Макиавелли на протяжении веков имел лишь врагов, о существовании которых вряд ли догадывался. При жизни же он не испытывал недостатка в друзьях: некоторые из них пошли бы ради него в огонь, а другие, на которых он больше всего рассчитывал, оставляли его тонуть. У него были весьма посредственные дети, любовницы, не принадлежавшие к высшему обществу, и даже достойная и преданная супруга, из тех, что, вздыхая, работают иглой и шлют посылки своим далеким мужьям. В посылке, отправленной однажды Никколо, лежали «две рубашки, три пары чулок и четыре носовых платка». Обыкновенный человек.
Геополитическое положение Италии на заре XVI века
«В состав Папского государства входили древний Лациум, Марке и Романья. Наверное, это самое необыкновенное из всех государств Италии. В этой длинной, неровной и разнородной ленте нет ничего, хотя бы отчасти напоминающего страну: Апеннинские горы разрезают ее на две части и изолируют Рим. В конце XV века ее северная часть принадлежала папам лишь номинально, а на самом деле была поделена между венецианцами и несколькими могущественными семействами, такими, как Бентивольо, Малатеста, Монтефельтро, типичными кондотьерами. Даже в самом Риме и его окрестностях доминировали семейства Колонна и Орсини, которые занимали в столице укрепленные районы».
Тоскана«Она не была еще поглощена Флоренцией (самым маленьким из пяти основных итальянских государств), но все более склонялась к тому, чтобы перейти под ее власть. Хотя республиканская Сиена имела достаточно обширную территорию, а Лукка сохраняла независимость, расширение границ Флоренции и благоприятное местоположение последней на берегах Арно ясно указывали на то, где в скором времени будет центр этого политического региона».
Миланское государство«Типично кондотьерское государство, будь то в правление Висконти или Сфорца», которые захватили власть в середине XV века. «К 1492 году герцогство Миланское простиралось от подножия Альп до реки По и от Сезии до Адды. В состав его входили даже Пьяченца и Парма; его аванпосты были выдвинуты к самому Понтремоли, который Сфорца оспаривали у флорентийцев. Вся жизнь и все могущество этого герцогства были основаны на военной силе и гении государя, настоящего государя, в понимании Макиавелли. Столицей был не столько сам город Милан, но Миланский замок: дворец и крепость одновременно…»
Генуя«Находясь во власти постоянных внутренних конфликтов, республика отдается всем по очереди. Франция, Милан, Пьемонт владеют ею, теряют и вновь ее завоевывают»[106].
