Как-то в один из ненастных летних вечеров ей позвонил Есенин и пьяным голосом попросил ее приехать немедленно к Бениславской в Брюсовский переулок.
Анне Абрамовне не хотелось идти — было уже поздно, да и нетрезвый голос Есенина не располагал к визиту. Она наотрез отказалась.
Через несколько минут Сергей Александрович снова позвонил и стал просить прийти. Как всегда, будучи в таком состоянии, начал прикидываться, что его обижают.
— Я за тобой приползу, — сказал он. — Пойми, что я жених и тут моя невеста.
— Какая невеста? — спросила удивленная Берзинь, встревоженная новой его выдумкой.
— Толстая Софья Андреевна, — торжествующим голосом возвестил Есенин.
Анна Абрамовна не знала тогда, что внучку Толстого зовут как и бабушку, и, смеясь, спросила:
— А Льва Николаевича там нет?
Трубку взяла Галя Бениславская и пояснила, что действительно у них в гостях Софья Андреевна Толстая, попросила прийти.
Уже поднимаясь в лифте в квартиру Бениславской, Берзинь услышала оглушающий рев баянов. Оказалось, что Есенин пригласил из театра Мейерхольда знаменитое трио баянистов и они заполняли маленькую комнату своей музыкой.
За столом сидели Бениславская, Вася Наседкин, Борис Андреевич Пильняк, какая-то женщина, оказавшаяся Толстой, сестры Есенина Шура и Катя. Сам он пьяный, суетливый, улыбающийся, как падший ангел, восседал на диване и с торжеством смотрел на Берзинь.
Шура и Катя пели под музыку баянов, Есенин тоже пел, но время от времени умолкал, бессильно откидываясь на спинку дивана, потом опять выпрямлялся и опять пел. Лицо у него было бледное, он то и дело закусывал губы.
Анна Абрамовна повернулась к Софье Андреевне и напрямик спросила ее:
— Вы действительно собираетесь за него замуж?
Софья Андреевна сидела очень спокойная, не обращая внимания на царящий в комнате шум и гам.
— Да, у нас вопрос решен, — ответила она, глядя прямо в глаза Берзинь.
— Вы же видите, — сказала Анна Абрамовна, — он совсем невменяемый. Разве ему время жениться, его в больницу надо положить. Лечить его надо.
— Я уверена, — отозвалась Софья Андреевна, — что мне удастся удержать его от пьянства.
— Вы давно его знаете? — спросила Берзинь.
— А разве это играет какую-нибудь роль? — недоуменно ответила Толстая. — Разве надо обязательно долго знать человека, чтобы полюбить его?
— Полюбить, — протянула Анна Абрамовна. — Ладно полюбить, а вот выйти замуж — это другое дело.
Толстая слегка пожала плечами, встала и подошла к откинувшемуся на спинку дивана Есенину и нежно провела рукой по его лбу. Он, не открывая глаз, отстранил ее руку, зло посмотрел на нее и неожиданно выпалил:
— Блядь, — и добавил совсем уж нецензурную ругань.
Толстая спокойно отошла от него и села на свое место как ни в чем не бывало.
— Вот видите, — настаивала Берзинь, — разве можно за него замуж идти, когда он невесту материт?
На что Софья Андреевна спокойно ответила:
— Он очень пьян и не понимает, что делает.
— А он редко бывает трезвым, — старалась внушить ей Берзинь, что выходить за него замуж нельзя.
— Ничего, он бросит пить, — уверенно заявила Толстая, и чувствовалось, что она действительно в это верит.
Бениславская, уже знающая Есенина до тонкостей, налила ему стакан водки, чтобы он выпил и заснул, и больше не безобразничал и не ругался. Так оно и случилось — Есенин откинулся на спинку дивана и заснул мертвым сном.
Берзинь предложила всем расходиться по домам и сказала Пильняку:
— Вы проводите Софью Андреевну, ведь уже поздно.
У Пильняка за стеклами очков поблескивали хитрые и насмешливые глаза. Он наклонился к уху Анны Абрамовны и достаточно громко, чтобы слышала Толстая, сказал:
— Я пойду провожать вас, а ее пусть кто угодно провожает. Я целованных и чужих любовниц не провожаю…
Когда Галя Бениславская вышла в коридор проводить гостей, Берзинь отвела ее в сторонку и спросила:
— В чем дело, Галя? Я ничего не понимаю.
У Гали на лице застыла жалкая улыбка.
— Чего ж тут не понимать? Сергей собирается жениться. Он же сказал тебе об этом.
— Ты же знаешь, что Сергей болен, какая тут свадьба.
Бениславская устало махнула рукой, в глазах ее боль и мука.
— Пусть женится, не отговаривай, может быть, она поможет, и он перестанет пить.
По дороге Пильняк рассказал Берзинь, что Толстая жила с ним, а теперь выходит замуж за Сергея. Берзинь не хотелось говорить с ним на эту тему.
Тем не менее она записала в своих воспоминаниях:
«Зачем это делает Сергей — понять нельзя. Явно, что он ее не любит и не пылает страстью, иначе он прожужжал бы все уши, рассказывая о своем увлечении. Впрочем, он говорит об этом только тогда, когда пьян, но я третьего дня видела его пьяным, он ничего не говорил о своей женитьбе».
Далее в воспоминании Анны Абрамовны Берзинь следует эпизод совсем уже из области черного юмора.
Ей позвонил Есенин и сказал, что хочет прийти с Соней, так как он вчера, кажется, плохо держал себя. Голос у него был трезвый, и Анна Абрамовна согласилась встретиться с ним.
Он пришел с Софьей Андреевной и Юрием Либединским, но Сергей успел где-то хватить на ходу вина — лицо было белое, будто измазанное мелом, и как и всегда в таком состоянии, он прикусывал губы.
Потом он увел Анну Абрамовну в другую комнату и попросил, чтобы туда пришел и Юра Либединский.
С испуганным и напряженным лицом он проговорил:
— Я поднял ей подол, а у нее ноги волосатые… Я закрыл и сказал: «Пусть Пильняк, я не хочу». Я не могу жениться.
Все это он говорил достаточно громко. Либединский покраснел и поплотнее прикрыл дверь.
А Есенин продолжал жаловаться:
— Я человек честный, раз дал слово, то я его сдержу. Но пойми меня, нельзя же так. Волосы хоть сбрила бы.
И он тут же перешел на то, как будет справлять свадьбу, перечислял, кого позовет, а кого не позовет, и все повторял, как это здорово выйдет:
— Сергей Есенин и Толстая, внучка Льва Николаевича… Вот…
На другой день Анне Берзинь позвонила Софья Андреевна и пожаловалась, что Сергей опять запил и пьет безобразно, скандалит, уходит из дома.
К Есенину, оказывается, повадился какой-то пройдоха музыкант, приходил на лестницу и играл на скрипке под дверью, пока Сергей не брал его под руку и не вел в кабак.
В те дни Берзинь приходилось вытаскивать Есенина из ресторана «Ампир», где он, допившись до бесчувствия, колотил вдребезги посуду, зеркала, опрокидывал столы и стулья.
Перед Берзинь в ресторане «Ампир» предстало страшное зрелище. Среди битой посуды ничком, плотно сжав губы, лежал Сергей Есенин. Анна Абрамовна сообразила, что он все понимает, но прикидывается, будто потерял сознание. Она нагнулась и сказала:
