Сказать, что отношение ученого к войне было крайне отрицательным, значит ничего не сказать. Пацифист до мозга костей, он не просто был далек от политики и сути военных действий – он не понимал и не принимал войну уже как отвлечение от своей цели! Своим могучим интеллектом Эйнштейн осознавал, что человечество обречено на вечные страдания от неискоренимого инстинкта к тирании, может быть, поэтому он убедил себя в наличии более важной, более серьезной и даже более великой цели – цели, по разумению ученого, дававшей ему полное моральное право игнорировать все остальное, происходящее рядом и не имеющее отношения к научным поискам. Его идея справедливо и объективно была вне межгосударственного или межнационального соперничества – он жил в ее окутанном густым непроницаемым туманом мире, совершенном и абсолютно недоступном при внешней доступности, мифическом и недосягаемом при очевидной близости. Не то чтобы война была ничем по сравнению с нереальным сладострастием его заоблачной жизни – он просто не желал думать о ней, поскольку это несло угрозу выполнения той миссии на Земле, которую Эйнштейн определил себе сам.
Эйнштейн сделал свою жизнь рациональной и его рационализм был настолько выше войны, что ему удавалось даже вести переписку с физиками из «вражеского лагеря». Ученый также старался не обращать внимания и на дикие вспышки нацизма и антисемитизма в Германии, касавшиеся его непосредственно. И даже прямые угрозы жизни и недвусмысленные преследования его «еврейской науки», последовавшие после убийства германского министра Вальтера Ратенау, еврея по национальности, не заставили Эйнштейна покинуть страну и, тем более, прекратить научную работу. Хотя несколько позже он совершил переселение в Америку с легкостью совершенно умиротворенного человека, только затем, чтобы в незабвенной принстонской глуши продолжить свою борьбу за новую реальность и заботиться о проявлениях всего существующего в человеке нечеловеческого лишь тогда, когда надо было прибавить свой голос к отчаянному возгласу против варварства нескольких оголтелых фанатиков XX столетия.
На первый взгляд кажется забавным, что уже будучи признанным ученым, Альберт Эйнштейн то выходил к громадной аудитории в мятой одежде, то удивлял всех, беря с собой в путешествие лишь дешевые зубную щетку и порошок. Однажды он не стал надевать специально купленные для него комнатные тапочки, назвав их «ненужным балластом». Эйнштейну некогда было оглядываться на внешнюю сторону жизни – интуитивно он понимал, что рассредоточение внимания и отвлечение от ГЛАВНОГО хоть на миг может лишить его способности стремительно мыслить и находить укрытую от большинства современников логическую нить. В науке он научился двигаться со скоростью света, который изучал, а тем, кто заботился об уюте, кошельке, домах, автомобилях и еще тысячах несущественных мелочей, так же легко улетучивающихся, как и приходящих, не суждено было не только уловить виртуозные ходы его страстных рассуждений, но даже понять большинство из его открытий. Один из впоследствии прославившихся американских физиков метко заметил об Эйнштейне, что «он выглядел наивным, потому что срезал углы и сразу шел к сердцевине любой проблемы». Он не желал растрачивать время на второстепенные вещи! Он быстро осознал, что избрание другого пути лишило бы его единственной возможности успеть. При этом Эйнштейн искренне изумлялся глупости обывателя, которого интересовала отнюдь не его теория относительности, а что он ест на завтрак и с кем. Человек, жизнь которого практически всегда была расписана по минутам, не мог понять, как кто-то может растрачивать себя на такие откровенно бессмысленные вещи.
Безусловно, Альберт Эйнштейн в определенном смысле был обязан своим успехом и предшественникам. Но он никогда и не отрицал влияния на него криптомнезии, например того, что к теории относительности его привело глубокое изучение идей Эрнста Маха и Дэвида Юма. Но новаторство и величие ученого как раз в том и состояло, что никто из современников не сумел синтезировать и сопоставить, казалось бы, несовместимые явления. Никто из современников не был способен «сфокусироваться подобно лазеру», как метко заметил его биограф Дэнис Брайен, и никто не был готов продемонстрировать альтернативный способ мышления – результат колоссального умственного напряжения, приведший к великим открытиям. Однажды, когда ученый впервые посетил Америку, он сказал журналистам, что без идей Ньютона, Галилея, Максвелла и Лоренца он никогда бы не пришел к теории относительности.
Интересно, правда, что Эйнштейн, не вникая в природу обывателя и не стараясь привлечь к себе внимания широких масс, подсознательно делал это, когда участвовал в публичных выступлениях, давал многочисленные интервью и связывал свое имя с различными проектами типа создания Еврейского университета или государства для евреев. Ученый, как бы это странно ни звучало, достаточно внимания уделял мифологизации собственного образа. Не исключено, что это были чисто интуитивные или просто непреднамеренные действия, но так или иначе, они были ему присущи. Непомерное отращивание густой копны волос, хождение в мятой одежде, демонстративное нежелание надевать носки, в том числе даже в тех случаях, когда он отправлялся на официальные встречи, бесспорно, относятся к «игре в собственный образ». Эйнштейну, как и всем гигантским личностям, нужна была яркая, запоминающаяся индивидуальность, он ощущал на уровне подсознания, что должен идентифицироваться в определенном временном отрезке существования человечества. Скорее всего, к части собственного мифа относится и неприятие религии, являющейся «суеверием, сохраненным в интересах привилегированного класса», а также вера в того Бога, который является «полнотой закона и порядка в мире». Что ж, его набор «причуд» был достаточно безобидным и в то же время весьма впечатляющим для идентификации. Он как нельзя лучше подходил общему образу ученого: непритязательного, отзывчивого, застенчивого и проникновенного человека.
Но так же не вызывает сомнения, что Эйнштейн прекрасно осознавал при жизни, что его имя будет вписано в историю, причем не только физики и математики. Он осознавал, что дал миру нечто важное, и оценивал себя достаточно высоко, несмотря на действительно уникальную скромность и человечность исследователя. Он действительно верил если не в свое мессианство на Земле, то, по меньшей мере, в свою исключительную проницательность – без этого не может состояться ни один великий ученый. Что же касается Альберта Эйнштейна, то дополнительным подтверждением такой веры являются его нередкие удивительно смелые и яркие выступления на политические темы. Если бы он не верил и в свою уникальность, то в ответ на появление проблемы с визой в США из-за боязни коммунистических идей ученого никогда бы не произнес фразу: «Разве не будет забавно, если они меня не впустят? Думаю, весь мир смеялся бы тогда над Америкой». Он знал и верил, что останется для мира «великим Эйнштейном», хотя и предпочитал помалкивать об этом.
