Ознакомительная версия.
Столь же тенденциозно и превратно изображает Гёрлиц проникнутое чувством ответственности намерение Зейдлица осуществить прорыв из окружения. Эта проблема требует поэтому дополнительного освещения.
Оценка обстановки Зейдлицем
22 ноября Паулюс со своим непосредственным штабом, который первое время все еще оставался в Нижне-Чирской, был доставлен на самолете в начавший обрисовываться «котел», с тем чтобы разбить свой новый командный пункт вблизи железнодорожной станции Гумрак. До этого дня армия – непосредственно или через штаб группы армий – получила ряд приказов главного командования сухопутных сил, которые гласили, что Сталинград и фронт на Волге должны быть при всех обстоятельствах удержаны. Командование сообщило, что уже принимаются контрмеры в крупных масштабах и 6-я армия должна удерживать фронт, а затем последуют дальнейшие указания. Тем временем обстановка становилась все более угрожающей и возникла необходимость вопреки имевшимся директивам отвести назад части армии, которые были втянуты в тяжелые оборонительные бои к западу от Дона и не могли больше удерживать занимаемые позиции. Последняя радиограмма Гитлера от 22 ноября обходила полным молчанием неоднократные просьбы командующего о предоставлении ему свободы действий, а требовала лишь, чтобы 6-я армия организовала круговую оборону и ждала выручки извне. Однако Паулюс и его начальник штаба были твердо намерены избрать единственно возможный путь к спасению и всей армией прорываться на юго-запад. С этой целью предполагалось послать последний решительный запрос в адрес верховного главнокомандующего, предварительно выяснив мнение по этому вопросу командиров корпусов.
Генерал фон Зейдлиц прибыл незамедлительно, поскольку его командный пункт располагался рядом со штабом армии. О состоявшейся тогда памятной беседе он вспоминает: «Вечером 22 ноября Паулюс вызвал меня и начальника моего штаба, полковника Клаузиуса, к себе в блиндаж на совещание, в котором, кроме нас троих, принял участие и начальник штаба армии генерал Шмидт. Целью этого совещания была совместная подготовка телеграммы Гитлеру, в которой Паулюс намеревался, ссылаясь на неосуществимость приказа Гитлера от 22 ноября, согласно которому армия должна занять круговую оборону и ждать выручки извне, просить о предоставлении ему свободы действий. Я до мельчайших подробностей помню весь ход этой трудной дискуссии. В моих ушах до сих пор звучат беспрестанные вопросы Паулюса и Шмидта, которыми сопровождалась каждая составляемая фраза телеграммы: "Не слишком ли резко это будет? А можно ли так сказать?" Что касается нас с Клаузиусом, то мы, напротив, неизменно рекомендовали выбирать такие категорические формулировки, которые не допускали в этой грозной ситуации никакого иного решения, кроме незамедлительного осуществления уже готовившегося прорыва. Мы с тем большей энергией настаивали на этом, что внутри нашей четверки царило полное единство мнений о том, что единственный выход из катастрофической ситуации заключается в немедленном прорыве. Считать приказ о бездеятельном высиживании на месте невыполнимым вовсе не означало еще оказывать сознательное неповиновение. Если нам позднее и удалось организовать круговую оборону, то лишь благодаря тому, что русские слишком вяло преследовали отступавшие части. Поэтому у меня не было никаких особых причин уже тогда склонять Паулюса к сознательному неповиновению Гитлеру. Но раз уж было сочтено нужным еще раз запросить Гитлера, то, естественно, нужно было дожидаться его решения. О сознательном неповиновении можно было бы говорить лишь после того, как был бы получен отрицательный ответ» [162] .
Итак, Зейдлиц и Клаузиус предлагали вообще больше не запрашивать Гитлера и не добиваться санкции на самостоятельные действия, а считать приказ о занятии круговой обороны невыполнимым и утратившим свою силу в результате бурно развивающихся событий. Они рекомендовали в категорических выражениях сообщить ставке, что из-за коренного изменения обстановки остается лишь единственная возможность – прорываться на юго-запад и что действовать надо незамедлительно. Однако Паулюс, не решавшийся действовать без предварительной санкции Гитлера, не принял совета. Окончательного текста радиограммы Зейдлиц и его начальник штаба в тот вечер так и не увидели, поскольку время было уже слишком позднее. Как бы то ни было, они считали нужным использовать более решительные и недвусмысленные формулировки. «Можно ли утверждать, – писал Зейдлиц по поводу этой важной радиограммы, – что ее текст соответствовал чрезвычайной серьезности ситуации? По моему мнению, этого сказать нельзя. То был грамотный, толковый и тщательно составленный штабной документ! Но настоящий полководец в подобной ситуации говорит не таким языком!»
На эту радиограмму так и не последовало ответа, если только не усматривать в качестве такового полученный утром 24 ноября пресловутый приказ Гитлера, который окончательно пригвоздил 6-ю армию к Сталинграду и обрек ее на пагубное выжидание. Примерно в то же время поступил еще один приказ верховного главнокомандования, согласно которому на генерала фон Зейдлица возлагалось единое командование северным и восточным участками фронта внутри «котла», за удержание которых он отныне нес личную ответственность перед фюрером [163] . По поводу мотивов такой необычайной меры в литературе можно встретить всевозможные спекуляции. Однако утверждение, будто Гитлер хотел таким путем нейтрализовать проявленную Зейдлицем склонность к самовольным действиям, является, во всяком случае, необоснованным. В генеральном штабе сухопутных сил о такой склонности Зейдлица вообще не знали. На самом деле этот приказ отражал известное недоверие к Паулюсу, которое могло возникнуть у Гитлера в результате неоднократно повторяемых командующим просьб о предоставлении ему свободы действий. Что касается Зейдлица, то он, как свидетельствуют воспоминания Хойзингера об оперативных совещаниях в главной ставке, пользовался репутацией «самого непреклонного человека» в немецкой группировке, на которого, учитывая его опыт боев в окружении под Демянском, можно особенно положиться [164] . Какой же иронией судьбы, какой трагедией был этот приказ по отношению к командиру корпуса, который тоньше и вернее, чем кто бы то ни было из военачальников немецкой группировки на Волге, учуял безответственное дилетантство верховного главнокомандующего и энергичнее всех ратовал за прорыв из окружения!
Генерал фон Зейдлиц, находившийся на своем командном пункте, был совершенно огорошен этими двумя приказами Гитлера, которые Паулюс лично вручил ему сразу же после их поступления. Глубоко удручен был и Паулюс, однако он явно готов был смириться с неотвратимой судьбой. Возложенная на него личная ответственность перед Гитлером за оборону Восточного и Западного фронта окружения совершенно выбила Зейдлица из колеи. По этому поводу он писал: «Я был так ошеломлен этим странным приказом и до такой степени смутно представлял себе, как он при существующем положении может повлиять на дальнейший ход событий, что не нашел ничего иного, как ответить: «Тут уж, конечно, ничего не поделаешь» [165] . Этот по-дружески откровенный разговор, происходивший с глазу на глаз между двумя генералами, которых мучили тяжелые душевные переживания, вспоминает в своих записках и Паулюс. При этом Паулюс подчеркивает, что Зейдлиц воспринял полученный приказ как солдат, обязанный повиноваться, позднее же он «тем не менее непрестанно склонял меня к самостоятельным действиям, невзирая на поступавшие свыше приказы» [166] .
Ознакомительная версия.
