Пришло, как повествует летопись, скорбное время «нашествия облака смертного», когда правитель «оставляет царство временное и отходит в жизнь вечную». Чувствуя приближение смерти, 29 января, Царь благословил на царство сына Федора. Одно из последних и традиционных для самодержцев волеизъявлений — освободить из темниц узников и уплатить долги за должников. В следующую ночь наступила агония. Еще до рассвета 30 января 1676 года Самодержец всея Руси преставился. Ему было всего неполных 47 лет (родился 9 марта 1629 года).
Утром, 30 января, гроб был вынесен к алтарю в Архангельском соборе. За гробом в кресле несли Федора Алексеевича. Новый Царь серьезно недомогал, так что придворные не были уверены в том, что им не придется вскоре повторять печальное шествие. Процедуру похорон описал Яков Рейтенфельс, которого в тот момент в России не было, но его дядя Иоганн фон Розенбурх находился в центре событий и, вполне возможно, мог поведать пленнику о деталях трагического завершения эпохи Алексея Михайловича.
«Тело Великого Царя Алексея Михайловича в самый день смерти, в субботу, в девятом часу, вынесено в соборную церковь в следующем порядке: впереди четыре боярина несли крышку гроба; за ними следовали также четыре боярина с гробом на золоченых носилках, покрытых золотым покрывалом; наконец, Царя Федора Алексеевича и овдовевшую Царицу Наталью несли на седалищах также по четыре боярина. У Царицы лицо было закрыто и голова склонена на грудь какой-то благородной дамы. Сзади шли в трауре пять царских дочерей от первого брака. Когда народ увидел это шествие, то у всех вырвался такой ужасный стон, раздалось такое рыдание, как будто бы над ушами загремело несколько колоколов самым пронзительным звоном. Это был плач растерзанных сердец. Русские потеряли благочестивейшего и милостивейшего из царей, которому подобного не знали. Такая скорбь подданных для государей славнее всех мавзолеев. Тело Алексея стояло в храме семь дней; в это время над гробом постоянно совершалось молитвословие, а во дворце ежедневно был стол для бедных»[425].
Уже 30 января была составлена «грамота» от имени нового Царя — Федора Алексеевича, разосланная по городам, в которой говорилось: «В нынешнем 1676 году, января против 30 числа, в четвертом часу ночи, волею праведного Бога, отец Наш Государев, Великий Государь, Царь и Великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец, оставил земное царство, отыде в вечное блаженство небесного царствия»[426].
Конечно, никто не производил никакого вскрытия, никакой врачебный синклит по поводу смерти Повелителя России врачебного заключения не давал. Не было того принято в русской традиции; подобные приемы оповещения появились в обиходе значительно позже. Не известно, как причащали и исповедовали перед кончиной Царя Алексея Михайловича. Но что можно утверждать наверняка, так это то, что он, как истинно верующий человек, не боялся смерти. Его душа стремилась к Богу, Которому он служил, Которого беззаветно почитал всю свою жизнь. И на эту встречу он шел с чистой совестью, незамутненной неправедными делами.
Погребение Алексея Михайловича состоялось в Архангельском соборе Московского Кремля, где его бренные останки пребывают по сию пору рядом со всеми правителями Москвы, начиная с Ивана Даниловича Калиты (†1340).
Глава 9.
Неисповедимы пути русского бытия
Царь Алексей Михайлович почил в период расцвета Московского Царства. Казалось, что мощная и цветущая твердыня будет стоять века, только укрепляя и расширяя свою силу. Однако этого не случилось. Прошло всего двадцать лет после смерти «Тишайшего Царя», и Русь-Россия вступила в период потрясений, который с полным правом можно назвать «Русской Реформацией».
За последующие четверть века все в стране было переиначено, изменено и преобразовано, да так существенно, что время Алексея Михайловича начало представляться какой-то далекой и небывшей сказкой, а вся жизнь в Московском Царстве уже людям XVIII века стала казаться каким-то сонным, скучным и темным прозябанием.
Наступала эпоха европейского «политеса» и «картуаза», эпоха «Петербургской Империи». И эта вселенская пертурбация, это немыслимое самоотречение связано с именем и делами младшего сына Алексея Михайловича, его любимого «Петруши». В историческом контексте самое печальное, что ощутимый удар духовной силе Московского Царства нанес не внешний враг, а Русский Царь. В этом отношении Петр I — национально-духовная катастрофа в истории России.
Почему так случилось, почему сын стал ненавистником и отвергателем дела отца и деда, да и усилий всех прочих царей, созидавших и охранявших Московское Царство? Это великая социопсихологическая загадка, неразгаданная доныне, хотя количество сочинений о Первом Императоре не поддается учету…
Сокрушив правление сводной сестры и расправившись со стрельцами в августе — сентябре 1689 года, клан Нарышкиных делает Петра, по существу, повелителем России. К тому времени ему едва минуло семнадцать лет. После смерти в 1696 году старшего сводного брата, Петр Алексеевич сделался единоличным неограниченным правителем.
Разрыв с русским прошлым начался для Царя Петра Алексеевича летом 1698 года, когда он вернулся из длительной поездки за границу и подавил восстание стрельцов. Именно тогда Петр явил свой дикий лик, не только расправляясь с личными врагами, но со всеми, кто смел ему перечить. И впервые в Русской Истории Самодержец лично рубил головы «преступникам» (стрельцам), получая от этого кровавого занятия явное удовлетворение…
В положительной оценке Петра сходились совершенно разные люди: от Екатерины II и Вольтера, до Карла Маркса и русских революционеров[427]. Все они приветствовали главное дело повелителя Руси — разрушение Московского Царства, Третьего Рима, на место которого теперь выдвигался цивилизационный фетиш, а по сути — Рим Первый, языческий. Православный Святорусский идеал подменялся и заменялся секулярной идеей Великой России. Понятия «смысл жизни» и «цель жизни» наполнялись светским, внецерковным смыслом; содержательная обусловленность установочных понятий начала терять сакральную ориентированность и надмирную устремленность.
В сознании власть имущих место «Святой Руси» занимают категории иного порядка: «польза Отечества», «величие империи», «слава России». Наверное, красочней всего эта идейная переориентация запечатлелась в великолепной фразе Петра I в день Полтавского сражения, которая позже была увековечена на памятнике-кресте: «…а о Петре ведайте, что жизнь ему недорога, лишь бы жила Россия, благочестие, слава и благосостояние ее»[428].
