Мордвин из ВЦИКа беспокойно выправил на шее галстук, дернул его на груди и подошел к Калинину. Тот быстрым взглядом оглядел мордву, опять прищурился:
— У вас?
— Вот, товарищ Калинин, мордва беспомощная…
Он обернулся, показал на них: они, ободранные, грязные, стояли с вытянутыми шеями и смахивали на беспризорных детей с наклеенными бородками.
— Ну так что же? — перебил Калинин.
— Пришли во ВЦИК, товарищ Калинин, за помощью, отправить по домам…
— Я не могу…
— Но они, товарищ Калинин…
— Голубчик мо-ой! — сказал Калинин с ласковой досадой. — Если я им выдам хоть один бесплатный билет, тогда должен буду кассу открывать здесь. Тысячи, десятки тысяч… Все нуждаются… Я не могу…
Он поглядел на мужиков, поправил очки, добавил громко:
— Помочь всем нет сил, нет возможностей…
У вциковского мордвина на лбу блеснули капли пота. Он повернулся, чтоб уйти, но в это время председатель ВЦИКа, снизив голос, скороговоркой сказал:
— Попробуйте сводить их к… Смитту. Может быть, и выйдет что-нибудь…
Мордва сами слышали отказ Калинина и выходили из приемной молча, как из избы, где был покойник.
— Попробуем еще! — вздохнул мордвин из ВЦИКа…
— Раз сам Калинин не помог, — заговорил один.
— Тут уж не ищи, где не положено, — сказал другой.
— Нет, попытаемся уж до конца, — вошел в азарт мордвин из ВЦИКа. Он, как игрок, втянулся в положение мордвы и думал: выиграет или нет? Если проиграет, то ему мордва покою не даст. Найдут квартиру, будут у Кремля подстерегать. Уж было так не раз. До тех пор не угомонятся, пока не выполнишь их просьбы. Лезут с героическим упорством, без разбору: выполнимо дело или нет.
Раздумывая так дорогой, вциковский мордвин сказал родичам:
— Вот что, граждане! У Смитта вы не говорите ничего. Будто не умеете по-русски… А я как переводчик буду… Иначе — не выйдет ничего…
— С Калининым бы надо так! — прищелкнул языком Кузьма.
— Ну, раз уж прозевали, ладно… Только здесь вы подержитесь… Будет спрашивать вас Смитт, — вы ни гу-гу.
— Да это сколько хошь!..
— И рта не буду раскрывать! — воскликнул молодой мордвин, — только бы домой к бабухе достижение найти…
Повеселил будто.
В приемной Смитта секретарь любезно выслушал ходатая мордвы, и, когда узнал, что они не говорят по-русски, через пенсне скроил страдальческую мину на просителей, потом отчетливо сказал:
— Действительно, беспомощны. Но ничего не выйдет. Если бы их человек пять, ну, десять, еще, может быть, устроили бы как-нибудь… Но тридцать — нет… Вчера был случай — отказал товарищ Смитт.
— Но, вы подумайте, — беспомощны… Ведь страшно тяжело, не говорят совсем по-русски, вы представьте…
— Да! Но ничего не выйдет… Завтра доложу ваш список, но…
— А почему не сегодня? — удивился вциковский мордвин.
— Товарищ Смитт во ВЦИКе, будет только завтра… Приходите часиков в одиннадцать… Но больше десяти и не показывайте. Мы не можем…
— Грит, «доложу», — вздыхал Кузьма на улице. — А сам очками все стреляет: дескать, что за нация такая появилась на земле?
* * *
Утро было солнечное. Грохот шумных улиц чем-то смахивал на гул в огромной бане перед праздником. И лязг тазов, и плеск воды, и шлепанье по телу чудились в трамвайном грохоте, в ленивом топоте копыт извозчичьих одров и в храпах бешеных автомобилей. Пыль туманом поднималась ввысь и застилала небо желтоватой мутью.
— А не обманет паренек-то ваш? — сказал Кузьме по-русски благообразный крестьянин возле приемной Смитта.
— Придет… раз обещал… Уж постарается…
— Чай, свой вить, из мордвов…
— К Калинину дошел, а тут не побоится! — гордо плюнул на панель другой мордвин.
С семи часов утра мордва сидели у приемной Смитта, как переселенцы на вокзале, с барахлом. Многие бродили христа ради собирать по улицам. И, возвращаясь с кой-какой добычей, угощали всех. Иные спали у парадного, почесывали животы… Грязный молодой мордвин набух от смеха и бечевкой щекотал у спящего товарища за ухом. Тот беспощадно бил себя и матерился, потный.
Ровно в десять показался вциковский мордвин. Все повскакали, как лотошники от милиционера, а Кузьма подался, будто с рапортом, навстречу.
— Что же вы опять все? Не по жребию? — нахмурился мордвин из ВЦИКа.
— Не желают! — отвечал Кузьма.
— Как не желают?! Слышали вчера, что секретарь сказал?.. Больше десяти не выйдет ничего.
— Да што же я с идолами сделаю? — развел руками тот.
В это время подкатил бесшумно крытый автомобиль, в котором рядом с шофером сидел седой старик. Он быстро выскочил, придерживая лакированный портфель под мышкой, и почти бегом взобрался на ступеньки. Скрылся за дверь…
— Вот этот самый Смитт! — сказал мордвин из ВЦИКа.
Все заторопились, зачесались, поправляя шапки, фуражонки, одергивали пояса.
— Ну, значит, так, — заторопился вциковский, — я войду к нему сначала, обскажу, потом вызовем всех. Только вы молчок, как я сказал… Я заявлю: «Ни слова не умеют»… Иначе никто не поедет…
— Чай, мы понимаем! — загалдели все…
— И рта не будем раскрывать…
— Лишь бы вырваться…
Вциковский мордвин в последний раз взглянул на всех, хотел было идти, но почему-то подозрительно прищурился на благообразного крестьянина.
— Как будто больше, чем вчера, вас? По списку — тридцать человек?
— По списку, — отвернулся, нехотя, Кузьма.
Затихли — сразу все, но молодой мордвин проговорил:
— Немного больше. Зачем обманывать своего человека?
— Как так? — попятился мордвин из ВЦИКа.
— Да немного, — протянул Кузьма.
Вциковский мордвин стал тыкать пальцем в каждого, считать и дальше больше вытаращивал глаза и громко выговаривал:
— Тридцать восемь, тридцать девять, сорок… сорок три… сорок пять… Что это значит?!. Пятнадцать человек еще прибавили?!
— А куда же им деваться, — виновато поглядел Кузьма, — уж погибать, так всем: што тридцать, што сорок пять, а ежели же выгорит…
Мордвин из ВЦИКа опустился на ступеньку ниже, выпалил:
— Ну, граждане, я больше не ходатай!
Толпа насупилась.
— Не погибать же им?! — воскликнул озабоченно Кузьма.
— Зачем же вы обманываете? Себе же портите! Вчера вас тридцать человек, сегодня сорок пять, завтра — сто!..
В толпе зашевелился благообразный крестьянин с котомкой за плечами и по-русски обратился к вциковскому мордвину:
— Явите божескую милость, дорогой товарищ, походатайствуйте и за нас, вить погибаем!..
