По случаю двадцатилетнего юбилея окончания института Нонну пригласили на торжества, которые состоялись в начале сентября 1972 в Ростовском мединституте. Это был у них первый отмечаемый юбилей, в отличие от нас, окончивших ЛИАП, для которых двадцатилетие было уже поводом для третьего юбилея. Конечно, мы поехали вдвоем. И должен сказать, что и в этот раз, и во все последующие, юбилейные мероприятия и Ноннины сокурсники были мне интересны. Судя по всему, и я оказался для них не чуждым элементом, и уже через некоторое время многие из них просто принимали меня за своего.
Особенно меня по-свойски принимали некоторые женщины, и Нонна с удивлением и мнимым неудовольствием доказывала им, что я не “наш”.
Праздники длились, как всегда, два дня. В первый день после торжественного собрания в актовом зале Мединститута все направлялись в ресторан. Здесь следует вспомнить, что в семидесятые, да и в последующие годы, поесть вкусно, обильно, да и за умеренную цену, было практически невозможно. Но некоторые выпускники через двадцать лет, к 1972, заняли ключевые медицинские позиции в городе, и многие городские учреждения, в том числе и трест ресторанов, оказались от них зависимыми. (Запомнился еще один юбилей, кажется, это был второй по счету, когда праздничный ужин проходил в ресторане при гостинице, расположенной на набережной реки Дон. Это было совсем рядом с домом моей мамы, моим домом, и поэтому мы с Нонной опоздали к назначенному времени. Нас посадили за столик прямо на сцене, на которой в течение всего вечера выступали молодые симпатичные артистки кабаре. Представление было легким и веселым, было кого послушать и на “что” посмотреть. Перед окончанием вечера наши организаторы юбилея и приближенные к ним выпускники мужского пола, тогда еще относительно молодые люди, исчезли вместе со всей труппой кабаре.)
Утро следующего дня мы встретили на палубе зафрахтованного парохода, державшего курс вверх по Дону, в станицу Старочеркасск, бывшую столицу Войска Донского. Там, под кустами песчаного берега Дона, праздник продолжался. Ящики водки, пива и различной закуски в перерывах между купанием, бесконечными воспоминаниями и объяснениями в любви, поглощались с аппетитом и незаметно. Я обратил внимание на одного крепкого парня, который у самой кромки воды многократно отжимался в положении стойки на руках. Уже этого было достаточно для того, чтобы обратить на него внимание, но у него была еще одна особенность, только одна нога — вторая ампутирована по колено. “Это Славка Федоров, толковый парень, он разработал новый оригинальный метод оперирования глаз, защитил докторскую диссертацию. Его ждет будущее”. Со Святославом Федоровым мы встречались потом за столом несколько раз. Он оказался веселым, компанейским человеком, хорошим рассказчиком анекдотов.
Этот приезд в Ростов доставил нам и радость, и серьезную тревогу. Тревогу за родителей, за их здоровье. Мама, Сарра Наумовна, уже несколько лет болела серьезной болезнью крови — лимфосаркома. Она находилась под постоянным наблюдением и эффективным лечением Нонниного соученика, хорошего товарища, Миши Холодного, и чувствовала себя, можно сказать, удовлетворительно. А вот папа, Матвей Семенович, заболел недавно, но резко сдал. Мы посетили его в больнице, было грустно видеть еще недавно энергичного жизнелюбивого человека сникшим, каким-то потерянным. И вот тогда, осенью 1972, было принято коллективное решение о переезде родителей в Ленинград. Задача была непростая: обмен ростовской квартиры на ленинградскую сам по себе малоперспективен, а тем более такой квартиры, которая была у родителей — все комнаты, включая кухню, проходные в один ряд, старая деревянная лестница на второй этаж. Но мы решили начать действовать. Больным пожилым людям трудно, а может быть, и невозможно жить одним, без детей. События назревали. Где-то у Шекспира я прочел такую запомнившуюся строчку: “Для лучшей оттенки тоски и тревоги в трагедии радость нужна”. По возвращении в Ленинград я заболел болезнью, о которой обычно не принято распространяться. Она оказалась весьма болезненной и достаточно долгой. Как-то, когда я лежал на диване, а Нонна была на работе, к нам пришла ее двоюродная сестра, Софа. Первым ее вопросом, что было для меня не удивительным, был вопрос о том, как я себя чувствую. Я, думая, что она в курсе дела, ответил коротко и, как мне казалось, предельно ясно: “Торчит, но не болит”. Софа как-то странно на меня посмотрела, но не стала уточнять детали. Вскоре появилась Нонна. Они пошли на кухню, и через минуту или две я услышал их гомерический хохот.
В 1975 году мы с Нонной получили путевки в дом отдыха “Кубань”, расположенный в Краснодарском крае в 20-30 км от Туапсе. Стоял сентябрь месяц, купальный сезон, отличная территория — тишина и красота. У нас образовалась хорошая дружная компания из сотрудников нашего института, и мы неплохо проводили время. Так бы и пролетели положенные 24 дня в обычном режиме отдыха на море, если бы не мое знакомство с Васей. Вася, примерно моего возраста, работал в доме отдыха матросом-спасателем. Он успел повоевать, был ранен и постоянно носил на ступне марлевую повязку. Однако спасателем он являлся лишь во время, свободное от “основной” работы. А основной работой у него была, нетрудно догадаться, рыбалка.
Ловил он, в основном, мелкую черноморскую рыбку — ставриду, которую вялил и продавал отдыхающим, благо спрос был постоянный. Уж очень она была вкусной, свежепровяленная на солнце ставридка. Само собой разумеется, что желающих составить ему компанию было хоть отбавляй. Втерся в эту компанию и я, и очень скоро, после первого же выезда в море, был выделен, и Вася предложил мне стать его помощником всерьез и надолго. Возможно, ему понравилась моя физическая подготовка, возможно, что-то другое, но я был счастлив и горд.
И вот почти каждое утро, в пять тридцать или в шесть часов, солнце еще пряталось за горами, и я до сих пор ощущаю тот предрассветный холодок, мы выходили в море — я сидел на веслах, а Вася занимался подготовкой снастей. В качестве снастей черноморские рыбаки чаще других используют самодуры. Бедную рыбу действительно дурят. На леску, достаточно большого диаметра, привязывают короткие поводки из очень тонкой лески, заканчивающиеся блестящими — светлыми или черными — крючками. Иногда, но не обязательно, рядом с крючком привязывают цветную нитку или перышко, и рыба почему-то считает, что наживка при такой красоте совсем необязательна. На один самодур навешивают десять-двадцать, а иногда и больше крючков. При удачном забросе рыбак вытаскивает сразу несколько рыб, а если идет косяк, то ни одного холостого крючка не остается, и снасть превращается в гирлянду из живого серебра.
