Ознакомительная версия.
Ориентировочно в конце июля шпионы доложили о секрете цесаревны Остерману и Долгоруковым. Воспитатели немедленно уведомили о нем государя. Тот не поверил, потребовал прямых улик. Что именно отроку продемонстрировали, неизвестно. Однако царь убедился в правоте своих гофмейстеров, и гроза над головой дочери Петра разразилась 26 августа (6 сентября) 1727 г., на именины великой княжны Натальи Алексеевны. «На сем празднике все заметили величайшую перемену в обращении царя с принцессою Елисаветою. Прежде он безпрестанно говорил с нею, а теперь не сказал ей ни одного слова и даже ушел не простившись», – записал де Лирия в дневнике. То, что герцог услышал о красавице, повергло в шок. На бумаге запечатлеть обвинения он не осмелился, назвав «разными слухами, разсеваемыми ее врагами». Французский посланник Маньян в реляции от 2 (13) сентября не постеснялся сообщить их в Версаль: «Сближение… ея с одним гренадером, зашедшее, как некоторые полагают… слишком далеко, стало лишать ее со дня на день расположения царя, особенно… с тех пор, как она несколько недель тому назад отправилась пешком на богомолье в монастырь… испросить для этого гренадера исцеления от недуга».
В гренадерской роте Семеновского полка Шубин числился с 21 ноября (2 декабря) 1724 г. Елизавета отлучалась из Москвы с 1 (12) по 16 (27) августа 1728 г. в сопровождении «одной дамы и Бутурлина». Как знать, может, и Петр II в те же две недели инкогнито посетил ту же подмосковную обитель, в шестидесяти верстах от города? 5 (16) сентября принцесса отмечала свое тезоименитство. Петр II приехал только на ужин, а, встав из-за стола, тотчас покинул дворец третьей царской невесты. 7 (18) сентября государь с большой свитой умчался из Москвы в деревню, охотой лечить рану, нанесенную лицемерной Елизаветой[7]. Ну а та отныне могла забыть о свадебном венце, царской короне, отцовском престоле и абсолютной власти. Начинался долгий, двенадцатилетний период опалы.
«Красота ея физическая – это чудо, грация ея неописанна, но она лжива, безнравственна и крайне честолюбива. Еще при жизни своей матери она хотела быть преемницей престола предпочтительно пред настоящим царем. Но как божественная правда не восхотела этого, то она задумала взойти на трон, вышедши замуж за своего племянника. Но и этого не могла добиться. Во-первых, потому что это противно русской религии… Во-вторых, потому что своим дурным поведением она потеряла благоволение царя. После всего этого, теперь, она живет, скрывая свои мысли, заискивая у всех вообще, а особенно у старых русских, которые чувствуют себя оскорбленными в своих обычаях», – так отозвался о Елизавете Петровне герцог де Лирия 18 (29) ноября 1728 г. Двумя неделями ранее, 4 (15) ноября, он же заметил: «От ея честолюбия можно бояться всего. Поэтому думают или выдать ее замуж или погубить ее, по смерти царя заключив ее в монастырь».
Что ж, цесаревна пожинала то, что посеяла. Бросила вызов общественному мнению и, естественно, проиграла, несмотря на весь свой политический талант. Современники, возмущенные наглостью и беспринципностью, подвергли дочь великого Петра страшному остракизму. От бесстыдницы отвернулись все, кроме самых близких друзей. А таковых нашлись единицы. Недаром Елизавета в первой декаде сентября вслед за двором сбежала из Москвы, скрывшись от позора в селе Покровском, где и тосковала по утраченному «раю».
По-видимому, тогда принцесса впервые познакомилась по-настоящему с сельским бытом, крестьянскими традициями, «мужицкими» привычками, пристрастилась к простонародной культуре – песням, кухне, манерам. Почувствовала себя уютно среди собственных крепостных. Ведь тем дела не было до столичных передряг и слухов, репутации госпожи в придворных кругах. Уборка урожая, подготовка на зиму дров, хлеба, иных запасов волновали их больше. И если молодая барыня к ним отнеслась с душой, помогала во всем, то почему они должны чураться отзывчивой хозяйки. Нет, сельчане стали для августейшей сироты надежным тылом, отдушиной. К ним цесаревна приезжала всякий раз, как появлялась возможность, и «гостила» подолгу, узнавая житейскую мудрость от стариков, подпевая занятым монотонной работой бабам, кружась в хороводе с девушками-ровесницами.
Между тем в Кремле решали, как лучше избавиться от беспутной девицы. В середине октября посол Австрии Карл-Франциск Вратислав, заручившись согласием сюзерена, императора Карла VI, предложил без особых проволочек обвенчать мадемуазель с принцем Карлом-Альбрехтом Бранденбург-Байрейтским и выпроводить из страны. Тем более что юношу уже сватали ей в июне 1727 г. и отказа не услышали. Остерман идею одобрил. Однако высочайшей санкции не последовало. Елизавету о плане предупредила одна хорошая знакомая, служившая у голландского резидента. Новость здорово напугала отшельницу. Посчитав инициатором брачного проекта прусского посланника Мардефельда, принцесса откомандировала к нему в дом М.А. Румянцеву настаивать, чтоб тот оставил «такой труд», ибо «Ея Высочество вовсе не думает выходить замуж», особенно за сего принца. Дипломат заверил, что непричастен к подобным хлопотам.
Цесаревна переполошилась не напрасно. Осенью 1728 г. ей реально светили либо монастырь, либо немецкое захолустье. К счастью, и Остерман, и Долгоруковы, пожалев красавицу, удовлетворились мягким вариантом – эмиграцией посредством замужества с сыном маркграфа Бранденбургского, дяди прусского короля. Но, к удивлению тандема, Петр II проект забраковал. Почему? К новогоднему торжеству гофмейстеры пришли к выводу, что во всем виноват Бутурлин, «раб» Елизаветы, друг императора. На Александра Борисовича опала, постигшая хозяйку, не распространялась, что и понятно. И царь, и генерал оказались товарищами по неразделенной любви к одной женщине. Печаль обоих еще больше сдружила. И, как истинные рыцари, до мелкой мести к предмету воздыхания они не опустились. Вернее, Бутурлин посоветовал, а тринадцатилетний Петр согласился. Так, похоже, интерпретировали ситуацию вице-канцлер и обер-камергер, после чего приложили максимум усилий, чтобы разлучить горемычную пару. Почти четыре месяца убеждали М.М. Голицына освободить зятя из-под своей опеки, дать какое-никакое самостоятельное задание. В апреле фельдмаршал капитулировал: Бутурлину доверили передислокацию на Украину трех пехотных полков. В отсутствие соперника Иван Долгоруков нашептал государю про «раба» Елизаветы что-то нехорошее, и царь во гневе разжаловал генерала в подполковники, отобрал звезду и ленту ордена Святого Александра Невского и предписал отправиться на Каспий, усмирять горские народы, покоренные Петром Великим в 1722–1723 гг.
Правда, на сей раз Остерман ошибся. И без Бутурлина Петр II не позволял добить цесаревну. Потому ее третировали, унижали, придирались по пустякам, сокращали денежное и материальное содержание, репрессировали друзей и преданных слуг. В общем, делали жизнь невыносимой. Давили с единственной целью, чтобы цесаревна сама попросила об отъезде в чужой край чьей-либо невестой. Однако Елизавета стойко сносила все – и унижения, и придирки, и любые потери. Только однажды поколебалась или притворилась, что колеблется. В первые дни декабря 1728 г., когда опасность принуждения к венчанию выглядела неминуемой, она попробовала спутать Остерману карты. Встретилась с польским посланником Лефортом и поинтересовалась, где сейчас обретается Мориц Саксонский и не ожидается ли в Москву. Будущий маршал Франции, внебрачный сын Августа II тоже искал руки прекраснейшей из принцесс примерно за полгода до этого. Разумеется, Остерман откликнулся на явно прозрачный намек и поручил супруге Лефорта аккуратно разведать, правильно ли он понял цесаревну. Увы, неправильно. Зато «разведка» продлилась до середины марта. А к весне ситуация вполне прояснилась, девушка сообразила, что кто-то при дворе покровительствует ей, и на давление вице-канцлера ответила дерзостью.
Из реляции де Лирия от 3 (14) марта 1729 г.: «Поведение принцессы Елисаветы с каждым днем все делается хуже и хуже. Она без стыда делает вещи, которыя заставляют краснеть даже наименее скромных». Опять герцог боится назвать «вещи» своими именами. Чего же не стыдится цесаревна? Публично прогуливаться по Москве под руку с возлюбленным – А.Я. Шубиным. Враги возмущаются, а пресечь скандал не могут, ибо Петр II запретил трогать и его, счастливого соперника. От того в депеше от 28 апреля (9 мая) 1729 г. Ф. Лефорт приписал: «Здесь есть еще гвардейский унтер-офицер, бывший… наперсником великой княжны Елисаветы. Ему готовят теперь поручение в Сибирь». Дипломат выдавал желаемое за действительное: не готовят, а хотели бы готовить. Да нельзя.
Вот такой любовный треугольник образовался в России на вершине властной пирамиды. И все страдают. И Петр II, и Елизавета с Шубиным, и Остерман с Долгоруковыми. А как же? Ведь, согласно завещанию Екатерины I, законной наследницей престола является Елизавета Петровна. Годовалый голштинский принц Карл-Петер-Ульрих, сын покойной Анны Петровны, нареченный по протестантскому обряду, со дня крещения из очереди выбыл. Так что и Остерман, и Долгоруковы страшились политического воскрешения сущей бестии – Елизаветы – и лихорадочно искали способ воспрепятствовать тому. Ничего лучше сводничества не придумали. Всеми правдами и неправдами заставили подростка 30 ноября (11 декабря) 1729 г. обручиться с сестрой обер-камергера, Екатериной Алексеевной Долгоруковой, четвертой невестой императора. Со свадьбой спешили, как на пожар. Ну, конечно, дабы воздвигнуть противовес коварной цесаревне. Супругу императора в случае чего можно провозгласить преемницей.
Ознакомительная версия.
