Комэй одарил сына амулетами и игрушками. Принц не остался в долгу – от его имени император получил 100 золотых монет, превосходную бумагу, водоросли, сушеного леща, бутылку сакэ и свежую рыбу, которая была возложена на алтарь во дворцовом синтоистском святилище. После этого Сатиномия «пожелал» вернуться в материнский дом.
Именно так описывает летопись «Мэйдзи тэнноки» первое свидание между отцом и сыном. Она не делает скидки на нежный возраст сына, который предстает как человек, который в состоянии управлять своим поведением и от рождения знает, что следует преподнести своему отцу[7].
В соответствии с древними установлениями ребенок императора воспитывался не во дворце, а в материнском доме. Однако сама мать, как и было положено даме на государевой службе, большую часть времени проводила во дворце. Главной воспитательницей младенца стала его прабабка Накаяма Цунако. К этому времени она уже обрила голову и стала буддийской монахиней, но когда ей приходилось «выходить в свет», надевала парик.
Жизнь в Киото текла размеренным и изолированным от внешних событий чередом, но на самом деле появлялось все больше свидетельств того, что в самом скором времени этому спокойствию настанет конец.
24 июля парусник «Князь Меньшиков» доставил в порт Симода семерых потерпевших кораблекрушение японских рыбаков. Корабль принадлежал российско-американской полугосударственной торговой компании. Пользуясь случаем, она хотела установить торговые отношения с Японией.
Когда «Меньшиков» бросил якорь, его буквально облепили японцы, желавшие осмотреть корабль. Они твердо знали: как только появятся чиновники, зевак мгновенно прогонят. Так и получилось. Торговых отношений завязать также не удалось, морякам запретили сходить на берег. Более того – власти настолько не желали никаких контактов с внешним миром, что даже отказались принять своих соотечественников. Капитан высадил их на берег в пяти милях от Симода.
Осенью голландцы известили сёгунат, что в следующем году следует ожидать прибытия в Японию американских кораблей. Это была неприятная новость, но голландцы и раньше предупреждали о предполагаемых визитах англичан, а те так и не добрались до Японии. Будоражить общественное мнение лишний раз не хотелось. Может быть, и на сей раз обойдется – надеялись в Эдо. Голландцы заведенным порядком общались с чиновниками сёгуната, до Киото их послания не доходили.
Япония жила по императорскому времени, девизы правления провозглашались от имени императора. Шел пятый год под девизом Каэй – «Благословенная вечность». Он предполагал, что правление пройдет без особых перемен, которые считались признаком упадка. Новоевропейская идея о том, что движение – это хорошо, показалась бы обитателям дворца Госё идиотической. Жизнь в Киото и вправду протекала своим размеренным чередом, но страна находилась на пороге гигантских перемен. Западные державы, одушевленные идеей «свободной торговли», требовали от Японии открыться миру и допустить иностранные корабли в свои порты. Еще в начале XVII века сёгуны Токугава изгнали европейцев.
Разумеется, если бы в то время Япония представляла для европейских держав настоящий интерес, вряд ли они оставили бы ее в покое. Но, к своему счастью, страна была лишена сколько-нибудь богатых природных ресурсов – в первую очередь, золота. Пряностей, за которыми охотились европейские купцы, там тоже не выращивали. Серебро, конечно, там добывали, но найти его можно было и поближе. Поэтому-то Европа и оставила Японию на время в покое.
Но в XIX веке настали совсем другие времена. Европа и Америка искали теперь не только золото, но и рынки для своих товаров. Поэтому они требовали от Японии «свободы торговли». Для местной политической элиты трудно было представить себе более неуместного и абсурдного предложения. В то время на социальной лестнице Японии купцы занимали последнее место, хорошим тоном для «истинного» самурая было заявить, что он не в состоянии различить номинал монеты, оказавшейся в его руках. Слово «торговец» было для самурая чуть ли не бранным. И пусть теория оказывалась временами весьма далека от реальной жизни и самураям приходилось одалживать деньги у купцов и ростовщиков, но все равно одержимость западных людей торговлей и деньгами лишний раз служила неопровержимым подтверждением, что японцы имеют дело с настоящими «варварами». Желание торговать истолковывалось в том смысле, что там, на Западе, испытывают недостаток в тех вещах, которые имеются в Японии в избытке. И к тому же эти люди не знали китайского языка и не читали Конфуция. А ведь каждому известно, что именно в китайских книгах заключена вся премудрость.
Ретроспектива. В 1825 году Аидзава Сэйсисай написал трактат под названием «Новые предложения» («Синрон») – произведение, которое пользовалось большой авторитетностью. Он, в частности, утверждал: «Земля пребывает в своей твердости, она совершенно круглая, без граней и углов. Все существует в своей природной телесной форме, и наша Божественная Земля (т. е. Япония. – А. М.) расположена на самом верху земли. Хотя она не отличается обширностью, она управляет каждым уголком в этом мире, поскольку там [в Японии] никогда не менялись ни династия, ни форма верховной власти. Различные страны на Западе соответствуют ступням и ногам тела. Вот почему их корабли издалека приплывают в Японию. Что до страны, расположенной среди морей, которую западные варвары называют Америкой, то она расположена в самом дальнем уголке земли; поэтому-то ее люди глупы и просты, они не умеют ничего делать. Все это обусловлено природными причинами».
Аидзава Сэйсисай
Три века тому назад японцы назвали европейцев «нанбан» – «южными варварами» – ведь они приплывали в Японию именно с юга. Теперь же это были просто «варвары» – они являлись со всех сторон. И все они были христианами. А вера в христианского бога однозначно ассоциировалась с агрессией. Японцы прекрасно знали, что Китай (великий Китай!) на глазах превращается в жалкую полуколонию.
Европейцы настаивали на открытии Японии. Но при этом они не могли привести никаких «благородных» аргументов, которые прекрасно «работали» в других азиатских странах. Они не могли сказать, что страна управляется плохо, что «аборигены» бесчестны, а власть коррумпирована. Они не могли сказать, что японцы голодают и не могут прокормить себя. Они не могли сказать, что японцы нечистоплотны, малокультурны, неграмотны и ленивы. Все эти аргументы применительно к Японии не обладали никакой убедительностью. Возмущение европейцев вызывала только «инаковость» японских традиций, которые им, европейцам, противны. Плохо, что они не верят в Христа. Но еще хуже, что они не желают торговать – так поступают только варвары. Японцы тоже считали европейцев варварами, но, в отличие от европейцев, они не желали просвещать их.
