Известно ли Александру Исаевичу об этом «неудобном» для него родственнике? Здесь мы вступаем в область чистых домыслов и догадок. Трудно предположить, что Таисия Захаровна рассказала своему чаду о дядюшке-бандите. К тому же обычаи семьи Солженицыных требуют держать язык за зубами и прежде всего следить друг за другом. Вполне возможно, что он узнал о дяде случайно. И вот страх, что это знает не только он, что мертвые, которых он никогда не видел, разрушат его будущее, разрастается до гигантских масштабов. Так появляется еще один глубокий шрам: Солженицын вдруг обнаруживает, что он не может, как другие дети и молодые люди, гордиться своими родными.
Он переживает это в часы уединения, к которому, как скажет Николай Виткевич, с каждым годом прибегал все чаще. Он мечтает о своем отце, образ которого все более идеализируется, превращаясь почти в легенду. Только дома, в четырех стенах, Саня чувствует себя самим собой, полностью свободным: в этих стенах его окружают призраки царских офицеров и богачей, и только в духовном общении с ними он испытывает чувство внутренней свободы. То, что породили мечты мальчика Сани, взрослый Александр Исаевич Солженицын стремится воплотить в удивительное политическое вероучение, которое тщетно пытается подкрепить доказательствами, — в постулат, что при царизме в России была свобода…
Итак, Солженицын не может похвастать своими родственниками. Быть сыном офицера царской армии — это, конечно, не криминал, но и гордиться особенно нечем. Кстати, у его друга Кирилла Симоняна положение не лучше. Он сын богатого армянского купца, эмигрировавшего после нэпа в Иран. Если отец Солженицына уже никому не может причинить ни зла, ни добра, потому что он умер, то отец Симоняна жив. К тому же он живет в не очень дружественном Советскому Союзу государстве. Кто его знает, чем он там занимается? Но если бы соответствовали действительности все вымыслы об атмосфере преследования и подозрительности в СССР в те годы, думается, Симоняну-младшему пришлось бы туго. Он уж наверняка не смог бы подготовиться к карьере хирурга.
Семейные тайны шлифуют характер труса
На фотографии, о которой шла речь раньше, несколько в стороне, за спиной Александра Солженицына, сидит темноволосый молодой человек с крупным носом на чуть продолговатом лице. Это и есть Кирилл (по прозвищу Страус). Симонян так же мало напоминает страуса, как Солженицын дикого, отважно бросающегося навстречу опасности моржа. Мечтательная глубина его темных глаз с годами обретет жизненную мудрость. Симонян в своей жизни взял на вооружение принцип: «Гордо отвечай за содеянное тобой». Он армянин, но вопреки всем анекдотам об армянской изворотливости, которые приходилось слышать, он бесхитростен, ничего не утаивает и… добивается победы. Причем для него ставка в игре — не только его научная карьера, но прежде всего он сам. В отличие от Солженицына, который всеми возможными и невозможными средствами стремится стать личностью, Кирилл Семенович Симонян — личность. Он доволен своей судьбой, с упоением рассказывает о своей интересной работе и жизни.
Солженицын же избрал в жизни путь, характерными чертами которого являются исключительность, одиночество, страх и таинственность. Тот, кто боится теней прошлого, должен от многого отказаться. Он не может непринужденно смеяться и шутить. Такой человек не может позволить себе поболтать с друзьями за рюмочкой. Ибо — не дай бог! — вдруг сорвется с языка нежелательное слово. Таким образом, Солженицын отнюдь не из принципа, а по необходимости сделался абстинентом[1]. Тот, кто вступил на такой путь, должен дружить только с теми, кто ему нужен, и тщательно оберегать от их взглядов свой личный мирок. Поэтому Солженицын с юношеских лет и поныне испытывает болезненный страх перед дружескими визитами. В последнее время, будучи уже в Швейцарии, он даже наложил на них строжайший запрет.
Таким образом, солженицынское одиночество приобретает двоякий смысл — это своеобразный шрам на его духовном облике и одновременно средство, призванное скрыть еще более глубокий шрам, оставленный мрачной тайной его собственного семейства.
Много лет довлеющие над человеком большие и важные тайны подтачивают и сильные характеры. Подтачивают даже тогда, когда это тайны благородные и способствуют достижению цели, в которую тот, кто хранит эти тайны, безгранично верит. Александр Солженицын никогда не был человеком мужественным: драка с Каганом убедительно подтверждает это. Но Солженицын наделен предприимчивым и, как утверждает спутник его детских лет — Александр Моисеевич Каган, всесторонне развитым умом.
Солженицын вскоре поймет, что просто молчать — недостаточно, и перейдет к «активной обороне»…
«Это был интриган, достигший совершенства уже в студенческие годы, — скажет мне Кирилл Семенович Симонян. — Он умел так извратить смысл слов, что выходило, будто только он говорит правду, а другой лжет. Он умел поссорить товарищей по учебе и остаться в стороне, извлекая из спора пользу для себя. Это был Лицемер с большой буквы, очень находчивый. И я им не раз восхищался».
Слова Кирилла Симоняна заставляют нас снова вернуться к майскому снимку 1941 года. За несколько лет до того, как фотограф сделал этот снимок, три одноклассника — Виткевич, Симонян и Солженицын — с увлечением, свойственным всем юношам, читали роман «Три мушкетера».
Симонян, Виткевич и Солженицын были очарованы этой книгой и так же, как и множество других до и после них, мечтали быть похожими на главных героев. О том, кто кем будет, категоричным тоном объявил Симонян-Страус. «Я буду благородным Атосом, а ты, Морж, — сказал он Солженицыну, — поскольку ты интриган и лицемер, будешь Арамисом. Ну, а ты, Кока, — Портосом». Об этом мне поведал Николай Виткевич (Кока).
И опять-таки все это лишь мальчишеская игра. Но и она, как и игра в «кровавую клятву» в небольшом дворе на улице Шаумяна, со временем приобретет новое значение. Почти с жуткой точностью распределил. Кирилл Семенович роли. Год, который станет критическим для всех, — 1945‑й — докажет это. Интриган и лицемер Арамис-Солженицын хладнокровно пошлет Коку (Виткевича) на десять лет в исправительно-трудовые лагеря. И Виткевич с портосовским мужеством перенесет трудности того периода, работая на шахтах и кирпичных заводах Воркуты, чтобы выйти несломленным и через несколько лет стать кандидатом химических наук, доцентом вуза, где его уважают и ценят за прямоту и светлый ум. К «благородному Атосу» — Кириллу Симоняну — не пристанет грязь интриг, сплетенных против него незадачливым Арамисом; Кирилл сумеет сохранить свое внутреннее спокойствие и самообладание.
