дополнялся застарелым потом и ощущался за добрую сотню метров.
Из еды в детском саду запомнились преимущественно два блюда: ежедневный борщ из опостылевшей кислой капусты и тот же овощ в тушеном виде на второе. До отмены хлебных карточек в 1947 году посетители приносили в детский сад хлеб из дома (если он имелся). Затем этот продукт стал выдаваться без ограничений. Ежедневно перед обедом, несмотря на попытки уклониться, детей заставляли выпить обязательную столовую ложку входившего в рацион рыбьего жира (витаминов Е и Д). На третье были компот из сухофруктов или «чай» из кипятка, закрашенного жженым сахаром.
Добывание «подножного корма» для общего стола поощрялось поварихой и воспитателями. Весной во время прогулок мы собирали свежую крапиву. Для поддержания соревновательного духа повариха Карамушкина взвешивала плоды трудов на кухонных весах и громко объявляла результаты каждого. Однажды, возвращаясь на обед с прогулки у курганов, наша группа обнаружила в луже на дне временно перекрытого ерика, проложенного вдоль поля опытно-селекционной станции, с десяток рыбин. Вытащить их руками из глинистой скользкой мути удалось не сразу. Одну поймал и я. Улов был незамедлительно поджарен Карамушкиной, поделен и подан в качестве дополнительного обеденного блюда.
Повариха Карамушкина не только готовила и подавала еду, но и обучала нас основам поведения. Однажды ее возмутил негромкий пук, изданный кем-то из сидевших за столом. Несмотря на требование, виновник не объявился. Тогда повариха, наклонилась к скамье, быстро провела носом вдоль ряда попок, намереваясь обнаружить посторонний душок. Криминалистическая одорология (учение о запахах) на этот раз оказалась бессильной, и мероприятие завершилось общими поучениями.
Надо сказать, несмотря на вольности и изобретательность в добывании еды, ни одного случая пищевых отравлений в детском саду не было.
С игрушками в детском саду дела поначалу обстояли неважно. Время от времени с завода привозили «кубики» – деревянные обрезки из тарного цеха. Из них, в меру фантазий играющих, складывались различные комбинации. Событием стал изготовленный на заводе деревянный танк на колесиках, с жестяной «броней». Открытая сверху башня имела внутри сидение на одного человека. Деревянную пушку танка отломали в первый же день.
Для развития наших творческих способностей ежедневно проводились занятия по «лепке», изготовлению фигурок животных и людей из добытой поблизости желтой глины. О пластилине в то время не слыхали. Периодически организовывались танцевальные занятия. Их музыкальное сопровождение соответствовало наблюдению Карела Гавличека-Боровского, записанному сотней лет ранее: «За высокою горою низкая бывает. У кого оркестра нету, на губах играет». На губах играли воспитатели. Повариха Карамушкина отбивала такт крышками кастрюль. Этот аккомпанемент воспринимался как вполне естественный.
С песнями было проще. Они разучивались в помещении, а затем исполнялись в качестве строевых по пути на прогулки и обратно.
Из нашего репертуара того времени помню: «Марш трактористов» (Ой вы, кони, вы, кони стальные…); «Где ж вы, где ж вы, очи карие?» (Впереди – страна Болгария, позади – река Дунай. В то время я никак не мог понять, что означает слово «позадирека» и как оно связано с Дунаем). Не очень подходила для пешего строя «Терская походная» (Встань, казачка молодая у плетня, проводи меня до солнышка в поход…). Грустные мысли навевают сейчас слова: «Скачут кони из-за Терека – реки. Под копытами дороженька дрожит, едут с песней молодые казаки, в Красной Армии республике служить».
Никуда молодые казаки уже не скачут, как говорят в Одессе. Итогом русофобской политики властей, умышленно подставлявших в 20-е годы безоружных казаков с семьями вооруженным бандитам с гор, а затем продолживших черное дело тихой сапой при Хрущеве, отдавшем в 1957 году Чечне два района Ставропольского края, населенных русскими, стал факт: нет казаков на Тереке. Чеченцы там живут. А станица Ассиновская, основанная русскими, теперь называется Эхой Борзе.
Творческие успехи мы демонстрировали даже на сцене заводского клуба-столовой. Накануне какого-то Нового года я, в качестве представителя младшей группы, декламировал краткий стишок о мухе и варенье и танцевал в костюме Деда Мороза. Танец заканчивался демонстрацией усталости и умышленным падением на пятую точку. Оба номера были встречены аплодисментами. Никакого волнения перед выходом на сцену у меня не было.
Игрушки к Новому году готовились собственными силами детей под руководством воспитателей (их было двое). В качестве материалов использовались бумага, акварельные краски, смоченная в сахарном сиропе вата, высушенная и покрашенная после придания ей различных форм, яблоки, а также завернутые в фольгу грецкие орехи.
Со временем у нас стали появляться фабричные игрушки, кубики с буквами, а в последний год пребывания в саду возник патефон с набором пластинок. Чаще всего детсадовцы просили поставить песню «как матроса замучили» (…Товарищ, не в силах я вахты стоять…). Году в 1952, в детсад привезли пианино, на котором играла молодая воспитательница Валентина, наша новая соседка по коммуналке. Валя с напарницей, осетинкой Фатимой, а приехали после окончания педагогического училища и заменили наших прежних воспитателей-самоучек. Валя не возражала, если я по пути из школы иногда заходил в детский сад послушать ее игру на этом инструменте.
После отъезда из Ассиновской Юры Байтмана моим ближайшим другом и соседом по коммуналке стал Славик Потоцкий. Мы ходили в одну группу детсада, а затем стали одноклассниками и на протяжении 5-ти лет учебы сидели за одной партой. Расстались после моего отъезда в Георгиевск.
Мать Славика, Потоцкая Нина Никифоровна, фельдшер заводского здравпункта, приехала с Урала, спасаясь от голода. Нина Никифоровна рассказывала, что вытаскивала угасавшего Славика с того света внутривенными уколами глюкозы. Отец Славика погиб на фронте.
В свободное время Славик совершали походы по окрестностям заводского поселка, ходили купаться на Ассу или на устроенный в двух километрах восточнее завода пруд, где самостоятельно научились плавать «по-собачьи». Купались, как принято, до синевы и «зубариков» – мелкого клацанья челюстями. Ревизовали заброшенные станичные сады, переходящие в лесной массив. В них попадались замечательные по вкусу груши и яблоки. А далее, в лесу, встречались мушмула и орешки-чинарики. Плоды чинар собирались жителями станицы на продажу. Стакан поджаренных чинариков продавался у заводской столовой старушками по цене двух стаканов семечек подсолнечника. Там же на самодельных прилавках стояли стаканы табака-самосада.
Мушмулу, яблоки-кислицу, груши и ужасно горькую дикую черешню завод принимал у жителей за наличный расчет. Эти плоды, кроме мушмулы, несъедобные в натуральном виде, использовались при изготовлении варенья, джема и повидла в качестве природных ароматизаторов и средств желирования.
Время от времени заводская администрация и совхоз приглашали учеников начальных классов, за поденную плату вспомогательные работы. Думаю, руководство рассчитывало возместить недостающее нам умение числом «тружеников». На заводе мы вырезали заточенными обломками
