«Нельзя изобразить, в каком странном и удивительном положении была до сего гвардия и коль многие злоупотребления господствовали в высочайшей степени в оной <…>. Полки, хотя счислялись в комплекте, но налицо бывала едва ли и одна половина оных, но как жалованье отпускалось на всех, то командиры <…> из жалованья распущенных скопляли превеликие экономические суммы <…>. Го – сударю было сие неугодно» (Болотов. С. 221, 249).
«Несомненно, что император никогда не оказывал несправедливости солдату и привязал его к себе, приказывая при каждом случае щедро раздавать мясо и водку» (Беннигсен. С. 119). – «Солдаты гвардии любили Павла. <…> Вспышки ярости этого несчастного государя обыкновенно обрушивались только на офицеров и генералов, солдаты же, хорошо одетые, пользующиеся хорошей пищей, кроме того осыпались денежными подарками» (Ланжерон. С. 133). – «Многим сие не очень было приятно» (Болотов. С. 249).
«Всем известно, что гвардейские наши полки, во все те многие годы, покуда продолжалось у нас женское правительство, мало-помалу приходя час от часу в вящее уважение, а особливо чрез действия <…> при бывших переворотах и переменах правительства, достигли наконец до такого уважения, что <…> потомки наши не только б стали удивляться, но едва ли б не в состоянии были поверить, что все то существовало в самом деле <…>. Монархиня у нас была милостивая и к дворянству благорасположенная, а господа гвардейские подполковники и майоры делали что хотели» (Болотов. С. 220–221, 223). – «При императрице мы помышляли только чтоб ездить в общества, в театры, ходить во фраках» (Комаровский. С. 53). – «Отныне ни один офицер, ни под каким предлогом, не имел права являться куда бы то ни было иначе, как в мундире. <…> Нам сообщили, что офицерам вообще воспрещено ездить в закрытых экипажах, а дозволяется только ездить верхом, или в санях, или в дрожках» (Саблуков. С. 22).
«Для содержания себя в Петербурге гвардейскому офицеру требовалось очень многое. Ему нельзя было обойтись без <…> хорошей и дорогой новомодной кареты <…>, без многих мундиров, из коих и один не менее стоил 120 рублей <…>, без множества дорогих жилетов, без хороших сюртуков, дорогих плащей и великой цены стоящих шуб, без множества исподнего платья, шелковых чулков, башмаков, сапогов, шляп и прочего. Сверх того надобно было иметь хорошую квартиру, не гнусный стол, многих служителей, одетых порядочно <…>. В таковом-то положении застал государь свою гвардию <…>. Уничтожил он вдруг и одним разом все сие <…>, переменив сперва у всех гвардейских офицеров мундиры и вместо прежних дорогих приказав сделать их из недорогого темно-зеленого сукна, подбитые стамедом и столь недорогие, что мундир не стоил более 22 рублей» (Болотов. С. 188–189).
«Все пошло на прусскую стать: мундиры, большие сапоги, длинные перчатки, высокие треугольные шляпы, усы, косы, пукли, ордонанс-гаузы, экзерцир-гаузы, шлагбаумы (имена дотоле неизвестные) и даже крашение, как в Берлине, пестрою краскою мостов, буток и проч. Сие уничижительное подражание пруссакам напоминало забытые времена Петра Третьего» (Шишков. С. 12–13).
«Форма шляпы, цвет плюмажа, высота гренадерской шапки, сапоги, гетры, кокарды, косички и портупеи сделались государственными делами, которые поглощали его удивительную деятельность» (Массон. С. 99). – «Когда он вступил на престол, я находился в Ревеле и очень хорошо помню, с каким любопытством распечатан был первый от него полученный указ: в нем определялась вышина гусарских султанов, и приложен был рисунок» (Коцебу. С. 296).
«В войсках введены были новый устав, новые чины, новый образ учения, даже новые командные слова, составленные из французских речений с русским склонением <…>. Вместо к ружью! – вон! вместо ступай! – марш! вместо заряжай! – шаржируй!» (Дмитриев. С. 338). – «В царствование императрицы Екатерины II один только караул Зимнего дворца приходил на Дворцовую площадь, где на особом для сего месте строился во фрунт <…> и по отдании чести знамени вступал на двор дворца для смены старого караула. – По принятии же престола императором Павлом I тотчас введены были вахт-парады по примеру прусских и как были в Гатчине» (Волконский. С. 180). – «Седые, с георгиевскими звездами, военачальники учились маршировать, равняться, салютовать эспантоном» (Лубяновский. С. 94).
«Как государь отменную, с малолетства своего, имел склонность к военной экзерциции и дисциплине <…>, которая обратилась даже в привычку и страсть, <…> – то и по вступлении на престол <…> он начал, с самого первого уже дня, преображать и переделывать все и вся <…>. Время было тогда хотя наисуровейшее в году и самое зимнее, однако он не ставил себе в труд присутствовать самолично всякий день, и без шубы, а в одном сертуке, при разводе и при смене караула» (Болотов. С. 176–177). «Государь, поставя во фрунт офицеров, обучал их метать ружьем и алебардами, с строгим наблюдением, что ежели кто хоть чуть ошибется или не проворно сделает, то сорвут с него шпагу и потащат под караул» (Шишков. С. 22). – «Мне случалось слышать отзывы сквозь зубы, что Суворов на все такое сквозь пальцы смотрел» (Лубяновский. С. 91–92).
«В царствование Екатерины арест, как мера наказания для офицера, применялся только в исключительных, серьезных случаях, так как он влек за собою военный суд, и офицер, который был арестован в наказание, обыкновенно должен был выходить из полка. Таков был point d’honneur <принцип чести> в екатерининское время. Не то было теперь, когда Павел всюду ввел гатчинскую дисциплину» (Саблуков. С. 28). – «Аресты, исключения из службы, прежде что-то страшное, обратились в вещь обыкновенную. Дух благородства, то, что французы называют point d’honneur, которым все так дорожили, ниспровергнут совершенно» (Санглен. С. 494).
«Стремительный характер Павла и его чрезмерная придирчивость и строгость к военным делали эту службу весьма неприятною. Нередко за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки и на весьма большие расстояния. Это случалось настолько часто, что у нас вошло в обычай, будучи в карауле, класть за пазуху несколько сот рублей ассигнациями, дабы не остаться без денег в случае внезапной ссылки. Мне лично пришлось три раза давать взаймы деньги своим товарищам, которые забыли принять эту предосторожность. Подобное обращение, естественно, держало офицеров в постоянном страхе и беспокойстве» (Саблуков. С. 39).
