Празднества должны были продолжаться еще несколько дней. Весь следующий день был посвящен представлению новой дофины. Вечер прошел, как обычно, очень скучно, все делали вид, что наслаждались «Персеем» в исполнении Кино и Люлли. 18-го молодые могли, наконец, отдохнуть, что означало для дофина охоту на заре, а для дофины — беседы с мадам де Ноай. Вечер 19-го числа должен был стать апофеозом всех торжеств, посвященных свадьбе. В тот день новобрачные давали открытый бал в зале Оперы, в садах готовился фейерверк, тот, что не состоялся в день свадьбы. Посреди всеобщего веселья тем вечером разразился скандал, по сути, из-за Марии-Антуанетты. Напомнив о родстве с дофиной, дочерью Франциска Лотарингского, принцессы Лотарингские попросили позволить им танцевать сразу после принцесс Франции, перед герцогинями. Людовик XV уступил их просьбам, нанеся ущерб, в некотором роде, французской знати. После этого многие придворные дамы демонстративно покинули бал, где посмели ущемить их права по прихоти какой-то маленькой Австриячки.
Дофин и дофина не обратили внимания на дворцовый бунт, впрочем, как и сам король. Людовик XV был так рад этой свадьбе. Может быть, даже больше, чем его угрюмый внук. Что касается дофины, она развлекалась от души. Ей не составило труда одержать победу над всеми придворными дамами, а теперь тетушки сопровождали ее в Париж, смотреть фейерверк на площади Людовика XV (ныне площадь Согласия) в честь новобрачных. Мария-Антуанетта в первый раз едет в Париж. Мысль об этом переполняла ее радостью. Однако по дороге в столицу ей стало не до веселья, когда при въезде в Королевскую аллею раздались глухие крики. Эскорту пришлось свернуть с дороги. На площади Людовика XV только что произошла трагедия. Огромная толпа людей, с нетерпением ожидавшая приезда дофины, докатилась до бульваров, образовав пробку на темной Королевской улице. В ужасной толчее погибло 132 человека, они были раздавлены и затоптаны. Так закончились свадебные торжества.
Молодые были совершенно утомлены праздниками, устроенными в их честь. Мария-Антуанетта тем не менее оставила об этих днях добрые воспоминания. Непосредственностью подростка и прекрасными голубыми глазами она очаровывала всех вокруг. Однако горделивая осанка и уверенность в себе позволяли увидеть в ней величественную женщину, которой она обещала быть. Она, казалось, была создана для того, чтобы править в Версале, и королю это страх как нравилось. Но каким же скучным супругом наделили ее интересы государства, эту маленькую жизнерадостную малютку принцессу! У них никак не получалось сблизиться, в дни празднеств и приемов их ни на минуту не оставляли один на один. Мария-Антуанетта тайком наблюдала за своим супругом и видела, что он избегает ее.
Вечером они, наконец, оставались вдвоем — они встречались в постели. Но и там ничего не происходило. Король, принцы, принцессы, послы и весь двор с нетерпением ждали новость, которая обычно является своеобразным итогом брачной ночи. Но с момента их первой встречи в Компьенском лесу, дофин не проявил «ни малейшего знака внимания ни на публике, ни наедине». Австрийский посол, доверенное лицо императрицы, добавил в отчете, что, «к счастью, безразличный п себе на уме вид принца не внушал принцессе уважения, и, безусловно, по воле случая ее поведение в этом вопросе могло быть продиктовано ей опытом и ловкостью, которые совершенно не свойственны ее возрасту».
Дикость сия повергала в шок весь французский двор настолько, что Шуазель посчитал нужным поделиться своими опасениями с королем. Не скрывая опасения, министр без обиняков сказал королю, что наследник трона «скоро превратится в позор нации», если не изменит своего настроения. Шуазелю скрытно противостоял гувернер принца герцог ла Вогийон. Этот лицемер, для которого благородство и ум всегда представлялись большим недостатком, размышлял о своем прежнем ученике с возрастающим беспокойством. Ему хотелось управлять делами дофина и извести эрцгерцогиню, которую ненавидел. Иезуитскими нравоучениями, которые у него получались довольно ловко, он совершенно парализовал и без того тихую и скромную натуру принца, который после этого вообще не хотел иметь дел с женщинами. При своей жене дофин становился самым растерянным человеком в королевстве. Быстро разгадав игру ла Вогийона, Мария-Антуанетта с трудом подавила ненависть, которую он в ней вызывал, и поклялась разрушить его влияние на дофина.
Пламенная речь Шуазеля не смутила Людовика XV, впрочем, как и все происходящее. Его родной сын совершил свой супружеский долг лишь после нескольких месяцев бесплодных попыток. Молодым надо дать время, чтобы они лучше узнали друг друга. «Этого не произошло, но всему свое время, и я надеюсь, что все вскоре уладится. Мой внук не силен в любви, но ведь он очень любит охоту», — писал король инфанту Пармскому. Действительно, пока дофина еще крепко спала, ее муж, поднявшись на заре, уже охотился. «Прошло не так уж много времени, чтобы оставлять жену», — шептались в кулуарах. Принцесса же оставалась у себя в апартаментах в компании мадам де Ноай, которая продолжала уныло обучать ее истинно французской святыне — правилам этикета. Сорокалетняя женщина, не очень привлекательная, посредственного ума, лишенная всякого воображения, однако с безупречной репутацией и прекрасно воспитанная, мадам де Ноай была назначена королем наставницей дофины, в ее задачу входило помочь принцессе привыкнуть к новой жизни. Преданная маленькой принцессе, в которой она видела будущую королеву, мадам де Ноай смирилась с игривым и легкомысленным отношением принцессы ко всему, но все же немного раздражала дофину, которая тайком посмеивалась над ней и прозвала «мадам Этикет».
Получив от Марии-Терезии распоряжение быть духовником эрцгерцогини, аббат Вермон постоянно находился подле нее, и она, в свою очередь, была очень привязана к нему. Он был единственным человеком, кого дофина хорошо знала и кому могла довериться, так как императрица считала его близким другом семьи. «Когда сегодня утром я был у мадам дофины, вошел ее супруг. Дофин спросил ее: „Вы спали?“ — „Да“. И он ушел… Дофина поиграла немного с щенком, а затем мы долго беседовали. Я был очень опечален нашей беседой», — записал аббат на следующий день после свадьбы. «Единственное настоящее счастье в этом мире — удачный брак, — так писала императрица дочери. — Все зависит от женщины, от ее доброты и мягкости». Покорно и одновременно легко дофина старалась выполнять клятву, данную под венцом.
Мария-Терезия, несмотря ни на что, продолжала управлять своей дочерью и желала знать все о ее жизни. Она поручила своему послу графу Флоримону де Мерси следить за Марией-Антуанеттой, быть ее наперсником. Кроме того, он должен был давать подробнейшие отчеты императрице о каждом поступке дофины.
